Я вышла на улицу с желанием встретить Диму, а он тут как тут, прохаживается вдоль забора. Мы поздоровались. Мне не пришлось задавать пустых вопросов, чтоб завязать беседу, он сам предложил сходить за камышами.
— У Ани скоро день рождения, — сообщила я. — Ты приглашен.
— Вот как? — сказал он. — Я думал, меня пригласит сама Аня.
Я заверила, что так и будет. Стала нахваливать Аню. Она умна, хорошо знает искусство, историю...
— А ты разве не знаешь искусство? — внезапно прервал он.
Я смешалась.
Мы пришли к заводи и стали ломать камыши. Жалко, с собой не было ножика. Дима порезал палец. Я хотела перевязать, но он опустил палец над кувшинкой, и несколько капель крови скользнуло в белую чашечку. Дима сорвал кувшинку и протянул мне.
— Возьми на память.
Ничего себе подарок!
— Ты мог бы стать донором, — сказала я.
— Если тебе потребуется переливание, вся моя кровь в твоем распоряжении, — ответил он.
Так я и несла кувшинку до дома, а там поставила в стакан. Капли крови свернулись и побурели, но по-прежнему приковывали мой взор.
Я нашла Аню и вручила ей камыши.
— Это тебе от Костычева. Я пригласила его на день рождения.
Аня обмерла.
— А может, я не собиралась его приглашать!
Она просто упрямилась. Мне ничего не стоило убедить ее, что Костычева пригласить все-таки надо. В конце концов она согласилась и ушла, счастливая, в свою комнату.
Читала перед сном «Великого Гетсби». Такой чудный роман! Тушу свет, спокойной ночи...
...Опять зажгла лампу, не могу уснуть. Только закрою глаза, как перед ними вспыхивают белые лепестки кувшинки и нестерпимо красные капли. Аж больно! Что за наваждение...
Утро. Еще не умывалась, а спешу поделиться с тобой, мой дневник. Ночью спала ужасно. Всё эти красные капли на белом фоне. А потом мне приснилось, что вновь зажгла лампу и стала ходить по комнате. Казалось, что Костычев там, в саду, рука его кровоточит и он зовет. Стащила салфетку с тумбочки и тихо, не одеваясь, спустилась в сад. Крадусь, и мне стыдно, что не одета. Но, впрочем, в саду темно, а надо спешить, кровь льется по Диминой руке.
Бегу по саду, вернее, хочу бежать. Ноги как ватные, ищу Диму, а его нет. Вон, кажется, силуэт мелькнул на той стороне за забором. Дима на Черной даче! Как страшно. Я продираюсь сквозь забор, рвется рубашка. Бегу к темному дому. Птицы кричат тоскливо. Открыта дверь, на пороге лунный прострел, а дальше жуткая темнота. Боюсь войти, только зову: «Дима, Дима» — и слышу, как из глубины дома начинают приближаться тяжелые, вовсе не Димины шаги. Сердце сжалось от ужаса. Я проснулась в поту.
