— Разве что домой, — на ходу вынимая из сумки зеркальце, пробормотала она, — оплакивать свою горькую судьбу.
— Не такая уж и горькая, как ты думаешь! Зачем такой девчонке, как ты, какой-то простой учитель?!
Она обернулась:
— Если тебя это утешит, он не просто учитель по литературе, но и директор школы!
Его это отнюдь не утешило.
— Директор, говоришь… — Артем нахмурился, он хотел что-то сказать, но почему-то промолчал, разглядывая снег под ногами.
— Забудь все, о чем я тебе наговорила, — посоветовала ему Инна, — мне вообще не стоило языком болтать.
— Значит, это стихотворение — для директора школы? — словно не услышав ее слов, уточнил парень.
— Я ведь сказала уже…
— Я понял, — резко произнес он.
Привыкнув к тому, что он всегда говорит ровным тоном и не повышает голоса, Инна даже отшатнулась.
Он и этого не заметил. Убрал в карман листок с ее стихотворением, наспех попрощался и ушел. Инна осталась одна. В воздухе летали снежинки. Ее всю трясло от холода и еще от чего-то. От обиды, одиночества, безответной любви… Она снова плакала, только теперь сама не знала — почему. Может, из-за резкости предателя Артема, а может, Инна все еще оплакивала равнодушие Константина Викторовича?…
* * *
Инна верила и в бога, и в черта, но сказать наверняка, кто на этот раз ей помог, не могла бы. За одну ночь словно свершилось какое-то волшебство!
На первой же перемене она встретила директора. Выглядел он неважно: раздраженный взгляд, плотно сжатые губы, а возле правого глаза — полоска пластыря. Перед ним стоял первоклассник с разбитым горшком из-под цветка в руках. Константин Викторович проводил с ним воспитательную беседу, а малыш слушал с таким интересом, что можно было подумать, директор ему о новой игровой приставке рассказывает, а не распекает юного хулигана за беготню и разбитый горшок. Нечто подобное Инне нередко приходилось наблюдать. У учеников всей школы директор пользовался бешеным авторитетом. Девчонки тайно по нему вздыхали, парни уважали его за умение принимать справедливые решения, а для ребят помладше он был чем-то вроде местного идола. В гимназии, где царила Галимова со своим любимым словосочетанием «моя школа», потрепанным от постоянных наказаний кнутом и одариванием засохшим пряником, ни в ком не просыпалось к директрисе чувств более теплых, нежели к остывшей перловке.
Инна поздоровалась, но останавливаться не собиралась, она уже привыкла, что у него теперь никогда не хватает на нее времени.
