– Вот и правильно. Не надо унижаться, – сказала я.
– Ну, тогда прощай, Розелинда! Когда мы встретимся в следующий раз, я познакомлю тебя с моей женой.
– С твоей женой? – переспросила я.
– Да, – сказал он. – Прощай! Меня охватило беспокойство за него.
– Пат! – почти крикнула я. – Алло… алло, Пат, ты меня слышишь?
Ответа не последовало.
– Пат, Пат… – с бьющимся сердцем повторяла я его имя. – Что ты задумал? О Пат, не делай такого, о чем потом пожалеешь… пожалуйста…
Гробовое молчание. Потом раздался длинный гудок. На другом конце провода Пат повесил трубку.
Я поднялась к себе в комнату, села на кровать и, не шевелясь, стала смотреть в одну точку.
Меня мучили дурные предчувствия: ясно, что в данный момент Пат находился в нервозном состоянии и сгоряча мог совершить что-то непоправимое. Что он имел в виду, когда сказал, что при следующей встрече познакомит меня со своей женой? Неужели он может пойти на такой безумный шаг – жениться на девушке, которую на самом деле совсем не любит?
Я решила позвонить Кэтлин и попросить ее присмотреть за Патом, но ее не оказалось дома. Мне все время приходили в голову последние слова Пата, поскольку я уже поняла, что его подстерегает беда.
Я убеждала себя: в том, что я не смогла полюбить Пата, моей вины нет. Мне было искренне жаль, что я не влюбилась в него. Это бы очень упростило нашу жизнь, было бы хорошо и ему, и его семье, а мое будущее было бы обеспечено.
Впервые с тех пор, как я поселилась у Диксон-Роддов, я лежала без сна в своей мягкой постели, снедаемая дурными предчувствиями.
Утром я никак не могла сосредоточиться на работе. В первый раз я допустила ошибку, записывая дату какой-то важной деловой встречи. Указав мне на нее, доктор, нахмурясь, посмотрел на меня и добавил:
– Да что с тобой? Ты сама не своя. Уж не заболела ли ты? Если хочешь, я дам тебе небольшой отпуск.
Я пробормотала «нет», поблагодарила его, извинилась за ошибку и выскользнула из комнаты, чтобы он ни о чем больше меня не расспрашивал.
Остаток дня прошел в сильном беспокойстве. Я думала о Патрике. От него не было никаких вестей. Отсутствие ставших привычными любовных писем и цветов говорило само за себя. Я уже почти собралась позвонить в больницу и поговорить с Патом, убедиться, что с ним все в порядке, но не сделала этого. В конце концов, наверное, он все понял, и мой звонок только лишний раз огорчит его.
Прошла еще одна ночь, полная тревог, и я позвонила Кэтлин. Трубку сняла Пом. Она ответила как-то странно, без радостного крика, который она обычно испускала, услышав мой голос:
