Репортер произнес с запинкой:
– Но… откуда мне знать… что это правда? Она улыбнулась.
– Но это действительно правда.
После окончания службы церковь закрыли. Выглянувшее ненадолго зимнее солнце уже спряталось за серыми тучами. Погода была холодная, неприветливая, и Лондон погружался в мрачные промозглые сумерки. Тот самый Лондон, который Ричард так любил и который он никогда уже не увидит.
Машина, где находились вдова, ее мать и благородный лорд, муж матери, тихо проехала Найтсбридж, пересекла Гайд-Парк и двинулась вдоль Парк-лейн к большому белому зданию, где последние четыре года семья Каррингтон-Эш занимала просторную и очень дорогую квартиру.
Марион никак не могла поверить, что только что вернулась с панихиды по Ричарду. Она не видела его три недели он был в Нью-Йорке на важной конференции в американском филиале их фирмы. В прошлую субботу он прислал телеграмму, что возвращается. Ему очень хотелось вернуться, чтобы повидать Роберту до ее отъезда в школу.
Ричард любил свою дочь. Берта – так он ее называл.
Девочку нарекли Робертой, по желанию Марион, в честь старика Роберта Веллинга, хотя Марион никогда особенно и не любила его, считала недалеким и занудным. Типичным представителем слабохарактерных и туповатых Веллингов. Но она всегда смотрела далеко вперед и никогда не забывала, что ее отчим был все-таки одним из богатейших людей Англии.
В пятьдесят шесть лет он без оглядки влюбился в мать Марион, и, когда позднее Марион вышла замуж и произвела на свет Роберту, в его любвеобильном сердце нашелся уголок и для хорошенькой малышки-внучки. Родные сыновья не удостоили его такой чести, поэтому Роберт Веллинг добавил к своему завещанию небольшую приписку, в которой выделил Роберте приличную сумму.
Марион не осталась в обиде. Ричард был состоятельным человеком, и ей приятно было стать матерью богатой наследницы. Подобно леди Веллинг, она придавала большое значение деньгам и всем тем благам, которые им сопутствовали, и ценила то общественное положение, которое они приносили.
Она в недоумении осматривала комнату. Подошедшая мать внимательно взглянула на нее.
– Моя дорогая, наверное, ты очень устала – все это так утомительно. Теперь, когда Ричарда нет с нами… и когда уже сделано в его память все, что возможно, попытайся отвлечься, попробуй начать жизнь сначала.
Чувство, которое Марион питала к своей матери, скорее, можно было назвать привязанностью, но сейчас, в этот черный день, она вдруг осознала, что мать никогда никого не любила, кроме себя. Как истая дочь своего отца, Роберта унаследовала от него все наиболее неприятные черты характера. Девочка была упряма и совершенно лишена честолюбия. Она не проявляла никакого интереса к нарядам и развлечениям, и это приводило Марион в ярость. Как и Ричард, она отправилась бы скорее в Альберт-холл на концерт, чем на великосветский прием.
