Шла обычная лекция курса «физика для лириков». На пленке Забо объясняла пятидесяти студентам эффект Доплера. Когда она перешла к длине волны, поднялось несколько рук.
- Подождите с вопросами, - попросила она класс. - Я потом объясню. Всё во Вселенной.
По рядам прокатился смех, руки опустились. Забо отработала сорок минут, дав внятное объяснение эффекту Доплера и его последствиям для космологии. Она легко говорила о сложном, не впадая в популизм и в то же время без тени снисходительности к невеждам.
По окончании лекции вокруг ее стола сгрудились с десяток студентов. Микрофонов у них не было, поэтому большинство их комментариев вышло неразборчиво, но по счастливым, оживленным лицам читалось, что их вопросы вторичны, что им лишь хочется побыть рядом с ней. У некоторых преподавателей есть такой дар, и Забо была наделена им сполна.
В Нью-Йорке я писал о многих убийствах, но никогда не знал жертв лично. Даже горе родных редко помогало узнать покойного лучше, чем из стандартных газетных строк: «молодая мать троих детей» или «трудолюбивый эмигрант из Гвианы». А Забо - так внезапно и печально - вдруг обрела плоть и кровь.
Когда я позвонил Старр узнать, не продвинулось ли расследование, она предложила встретиться с ней и ее напарником в ресторанчике под названием «Мачо-мышь».
Старр была уже на месте, когда я приехал: мне пришлось остановиться и поменять спустившееся колесо. В ресторанчике угощали здоровой мексиканской пищей. Приблизительно под двумя третями блюд в меню стояли значки «полезно для сердца». Мое представление о здоровой еде - картошка-фри без расплавленного сыра. Но я и такой трапезе был рад: главное, поболтать со Старр, пока не появится ее напарник. Это дало мне шанс задать вопрос, который не пришел в голову в доме Забо:
- Откуда ты знаешь, как меня зовут? Старр оторвала взгляд от меню.
- Заметила твой блокнот, читала твою рубрику, знаю твою репутацию.
- Мою репутацию? - переспросил я и мысленно увидел рухнувшую галогеновую лампу.
- В криминальной хронике обычно работают два типа людей, - объяснила она. - Лизоблюды и благородные реформаторы. Первые считают полицейских непогрешимыми, вторые - садистами. Ты, похоже, не относишься ни к тем, ни к другим.
Я разрывался между благодарностью за скрытый комплимент и тягой защитить свою профессию - хотя прекрасно знал, о чем говорит Старр.
- Спасибо, наверное, - пробормотал я. - Но большинство репортеров довольно объективны. И вообще, мне не приходило в голову, что у меня есть друзья в полиции.
