Вдруг рыжая собака, вздрогнув, повела носом; в ее золотисто-коричневых глазах мелькнуло смятение, и она вскочила, тихо рыча…
— Ну, старый Пипо, — сказала Югетта, — что случилось?
Пес ответил лаем, в котором звучали восторг, удивление и некоторое сомнение, а потом, неистово завиляв обрубком хвоста, стрелой бросился в общую залу. Югетта взяла стопку тарелок и тоже вышла из кухни, чтобы накрыть несколько столов, предназначенных для благородных посетителей…
В тот же миг она услышала счастливое повизгивание овчарки и увидела, что та крутится волчком, неуклюже подпрыгивает и наконец кладет голову на колени мужчине, который что-то нежно говорит собаке и ласкает ее. Югетта резко остановилась, пристально глядя на незнакомца. Глаза ее расширились. Она побледнела.
— Иисусе! — пробормотала она. — Да ведь это…
Тут шевалье поднял голову, и она узнала его.
— Это ты!..
Раздался грохот разбитой посуды: Югетта, всплеснув руками, выпустила стопку тарелок. Сбежались служанки. Хозяйка бросилась вперед, ее грудь вздымалась. Она проговорила слабым голосом:
— Боже мой! Господин шевалье… Это и впрямь вы?..
Пардальян живо поднялся, секунду с нежной улыбкой любовался красавицей, потом схватил ее за руки и, к великому удивлению прислуги, никогда прежде не видевшей, чтобы хозяйка позволяла подобные вольности, расцеловал в обе щеки.
— Мои визиты сюда всегда стоят вам двух или трех десятков тарелок! — смеясь, сказал шевалье, указывая на усыпавшие плитки пола осколки.
Югетта взволнованно рассмеялась.
— Да уж, — воскликнула она, — и вы, и ваш отец причинили нам немалые убытки… так что неудивительно, что господин Грегуар, мой достойный муж, с ужасом ожидал вашего появления…
— А как он поживает, добрый Грегуар? — спросил шевалье, стремясь изменить тему разговора.
— Господь принял его душу. Он умер семь лет тому назад…
Притворство простительно хорошенькой женщине. Воспользовавшись упоминанием о покойном супруге, Югетта дала волю слезам. Но трудно было сказать, что заставило ее плакать — потеря мужа или же неожиданное обретение шевалье де Пардальяна,
— Какого дьявола он умер? — спросил шевалье. — У него же было отменное здоровье…
— Именно, — сказала Югетта, вытирая глаза, — он умер оттого, что слишком хорошо себя чувствовал…
— А! Да… он был изрядно толст… я всегда предупреждал его, что дородность — штука опасная.
Они говорили, что называется, лишь бы не молчать. Югетта украдкой рассматривала Пардальяна; она отметила (возможно, не без задней мысли), что он не разбогател: по некоторым деталям, заметным только внимательному взгляду любящей женщины, — по слегка поношенному камзолу, по утратившим свежесть перьям на шляпе — она поняла, что хотя шевалье уже и не тот горемыка, которого она знавала когда-то, он, тем не менее, не стал и блестящим сеньором, как она было подумала.
