— Епископ!.. Принц Фарнезе!.. Отец ребенка!..
— Ребенка, которого ты у меня украл! — воскликнул Фарнезе. — Да, это я! Я, проклявший похитителя! Я, пришедший проклясть его еще раз, потому что у него нет жалости к моему несчастью! Хотя нет! Я не стану проклинать тебя. Безрассудная надежда поддерживает меня все эти годы. Да, я все еще надеюсь, и я умоляю тебя: скажи мне правду! Сжалься над моим горем!
Клод ненадолго задумался, опустив голову. Он колебался. Фарнезе с трепетом ожидал его решения.
— Какую правду? — проговорил наконец Клод ледяным тоном. — Я же все рассказал вам в тот день, когда вы пришли ко мне, помните, тогда, четырнадцать лет назад?
Фарнезе, сломленный, закрыл глаза и пошатнулся…
— Она умерла! — продолжал Клод все так же холодно. — Умерла спустя три дня после того, как я подобрал ее у виселицы… умерла на руках женщины, которой я ее доверил…
Кардинал принц Фарнезе ничего больше не спросил у палача. Он воздел руки к небу и что-то прошептал. Потом он накинул на голову капюшон и направился к двери. Клод торопливо набросил на плечи плащ и у самого порога нагнал Фарнезе. Он коснулся плеча посетителя и сказал со странной для человека его профессии застенчивостью:
— Извините… еще одно слово.
Фарнезе вздрогнул, оторванный от своих горьких мыслей:
— Что ты хочешь?
— Вы не сказали, кого мне предстоит казнить нынче вечером!
— Не знаю! — сказал Фарнезе, неприступный и мрачный.
— Это мужчина? Женщина?
— Девушка… Почти девочка.
Клод содрогнулся. Девушка… Нежное и слабое создание, которое он убьет!
— Несчастная! — прошептал он.
В этот момент раздался звон колокола Собора Парижской Богоматери, торжественные звуки бесконечной грустью разлились над уснувшим Ситэ. Двое мужчин, кардинал и палач, застыв, считали удары. И когда голос колокола умолк, прозвучал голос кардинала:
— Час казни! — сказал он глухо.
Затем Фарнезе поднял руку, как будто подавая какой-то знак, и медленно, тихим шагом, сгорбившись, направился к Пти-Пон. Палач отер пот со лба и бросился к Собору Парижской Богоматери, на остров, к таинственному дому принцессы Фаусты. По дороге он то и дело повторял:
— Последняя казнь… Последняя жертва!..
Симону похоронили на ближайшем кладбище. По правде говоря, ее зарыли в углу для еретиков; крест не осенял место, где она покоилась, ведь она была из труппы циркачей — людей, отлученных от церкви, нечестивых и отверженных.
Как только гроб опустили в могилу и могильщик бросил на него первые лопаты земли, Бельгодер схватил Виолетту за руку и увел. Девушка следовала за ним, не сопротивляясь. В ее душе поселилась смертельная тоска. Ее ледяная рука подрагивала в руке цыгана. Была темная ночь. Город казался ей пугающей пустыней. Она шла, не сознавая, куда направляется. Однако в глубине ее наполненного мраком сердца жил светлый образ, который словно сопровождал ее, чтобы оберегать, и шептал ей, что она не одна на свете.
