Шишкин лес | страница 9



Петька не выдерживает и, хоть ему строго-настрого запрещено выходить одному на улицу, выходит из калитки.

И в эту самую секунду в нашем доме, в столовой, звонит телефон. Нина снимает трубку.

— Алло? Да...

— Ничего, Алеша что-нибудь придумает, — говорит в кухне Степа. — Ему надо с Пашкой Левко поговорить. Пашка — личность темная, но в таких делах разбирается. Всегда что-нибудь можно придумать. — Степа закупоривает бутыль и несет ее к буфету. — Я помню, как Лешка подростком из этой бутылки рябиновку тырил и доливал водой. Машен-ция колбасу к-к-крала, а он рябиновку. Такая вороватая семейка. Я тоже когда-то из этой бутылки тайком отливал. При тесте моем, Полонском. А до меня Полонский и сам отливал. При Чернове. Чернов этот нектар изобрел. Сто десять лет назад. Сколько Шишкину Лесу — столько и б-бутылке этой. И до сих пор не кокнули...

И тут он видит, что в столовой Нина, выронив трубку, сидит на полу.

— Нинон, что с тобой? Тебе дурно?

— Леша разбился, — говорит Нина.

2

Дом в Шишкином Лесу построил в 1888 году мой прадед, великий русский композитор Чернов, когда он женился на Верочке. Она была на двадцать пять лет моложе его.

Вот они рядом скачут верхом по лесной просеке. Иван Чернов, в офицерском мундире, бородатый и близорукий, в очках с толстыми стеклами, и моя будущая прабабушка Верочка.

Девственный лес. Жаркий июльский полдень. Кроны древних деревьев пронизаны солнечными лучами. Золотые колонны сосен. Свежая зелень огромных дубов и берез. В полной тишине слышно только пение птиц и конский топот по мягкой траве.

— Чернов, куда вы меня завезли?

— Это и есть Шишкин Лес, ma chere. Название-то каково! Bois de pomme de pin. Волшебное место! N'est-ce pas? Вот она, истинная Русь, первозданная, мощная, дикая. Вам не страшно в лесу?

— Мне? — надменно усмехается Верочка. — Я уже не маленькая.

— Но местный люд верит, что тут еще сохранились кикиморы, лешие и эти... autres personnages mysterieux du folklore russe[1]. — говорит Чернов.

Мой прадед был насквозь русский человек, но по-французски говорить ему было легче, чем по-русски.

— Croyez-vous aux esprits de bois?[2] — спрашивает он у Верочки.

— Нет. Я современная женщина.

— А я, когда бываю здесь, вполне готов поверить. Тишина-то какая! К черту города с их суетой! Оставим их жалким космополитам! Только здесь, в глуши, родится национальное искусство! Я построю здесь дом и поселюсь навечно!..

— Погодите... — прерывает его Верочка и прислушивается.