— Уезжай, — говорит Котя.
— Что значит «уезжай»?! А ты?
— У меня тут дела.
— Какие у тебя могут быть дела?
Бедный Котя. Так она о нем думает. Какие у Коти могут быть дела?
Мой папа не умеет готовить. Он ухитрился прожить восемьдесят пять лет, ни разу не приготовив себе еды. Раньше всегда готовила мама или прислуга. Теперь ему готовит Нина, или еще кто-нибудь из наших приносит ему поесть. Сейчас он сидит на кухне, в своей городской квартире и ест принесенный Машей суп. Маша сидит рядом и смотрит на него.
— Все-таки вы, евреи, очень странные л-л-лю-ди, — изрекает Степа.
— С чего это ты?
— Я вдруг сейчас вспомнил твоего п-п-папу Эрика, — объясняет Степа. — Как в восемьдесят втором году, когда Макс остался в Англии, Эрик встречался там с ним и потом совершенно ничего нам с Дашенькой об этом не сказал. Мы с Дашенькой при нем все время говорили о Максе, а Эрик ничего не сказал.
— Почему ты вдруг про это вспомнил?
— Потому что твой папа Эрик и твой муж Сорокин были очень д-д-дружны.
— Но папа Эрик не работал в органах.
— Сорокин тоже говорит, что не работает, но мне все-таки кажется...
— Я не хочу говорить о Сорокине.
— Я понимаю, деточка. Я все понимаю. Вы с ним в разводе. Но он такой милый парень. Вот я и подумал: у нас этот аукцион, а Сорокин как раз служит у Кристи...
Степа умолкает и жует губами, виновато глядя на Машу.
И тут до Маши наконец доходит, что произошло.
— Это ты его вызвал?!
— Да, деточка, прости меня. Я позвонил ему в Париж. Сказал ему, что он нам нужен, и, представляешь, он моментально п-п-прилетел.
