— Неужели ты никогда не забудешь один-единственный горький случай из твоего детства?
— Ты едва не забил меня до смерти, дядя. Вряд ли я когда-нибудь сумею забыть.
— Я не понимал, насколько ты хрупка, Мередит, или я никогда бы тебя не тронул.
Первым опомнился Ведуччи:
— Ваше высочество, верно ли я понял?… Король Таранис только что признался, что бил вас, когда вы были ребенком?
Я взглянула на своего дядюшку, такого мощного, такого величественного, такого царственного в бело-золотой придворной мантии.
— Он этого не отрицает. Не так ли, дядя?
— Ох, Мередит, «дядя» — это так официально! — сказал он вкрадчиво. По тому, как Нельсон завороженно потянулась ближе к зеркалу, я догадалась, что задумывал он тон искусителя.
— Нет, не отрицает, — сказал Дойль.
— С тобой, Мрак, я не говорю, — отрезал Таранис, пытаясь придать голосу громовой раскат. Но как соблазн, так и угроза пропали впустую.
— Ваше величество, — переспросил Биггс, — вы признаете, что били мою клиентку, когда она была ребенком?
Таранис все же соизволил повернуться к нему, насупив брови. На Биггса это произвело такое впечатление, словно на него лично обратило внимание солнце. Он замолчал на полуслове, неуверенно улыбаясь.
Таранис сказал:
— Что бы я ни совершил десятки лeт назад, это не имеет касательства к преступлению стоящих здесь чудовищ.
Ведуччи повернулся ко мне:
— Насколько сильно он вас избил, принцесса?
— Я помню, какой красной была моя кровь на белом мраморе, — ответила я, глядя на юриста, хотя магия настойчиво звала меня смотреть на короля. Но я смотрела на Ведуччи, потому что мне это удавалось, и потому что я знала, что короля это выводит из равновесия. — Если бы не заступничество моей бабушки, он бы, наверное, забил меня до смерти.
— Ты затаила обиду, Мередит. А я ведь извинился за то, что совершил в тот день.
— Да, — сказала я, поворачиваясь к зеркалу. — Совсем недавно извинился.
— Почему он вас избил? — спросил Ведуччи.
— Здесь не место любопытству смертных! — прогремел Таранис.
Он избил меня, когда я поинтересовалась, за что изгнали из Светлого двора Мэви Рид, прежнюю богиню Конхенн. Теперь она называлась золотой богиней Голливуда, теперь и последние пятьдесят лет. Я жила со свитой в ее поместье в Холмби Хиллс, хотя с недавним пополнением упомянутой свиты даже в ее просторных владениях стало тесновато. Мэви освободила для нас еще немного места, отбыв в Европу — мы надеялись, что там она будет в недосягаемости для Тараниса.
