Наработанная с годами напыщенность все-таки начинает иногда тихонько пыхтеть – то ли в животе, то ли ближе к бронхам. Ну разве тогда, в самолете, еле-еле дотянувшем из Радужного в Москву, мог я представить, что вот пойду вальяжно в Смольный, а мне еще из Министерства культуры будут звонить по мобильнику? Куда там!..
Сидело тогда в самолете человек на пятьдесят больше, чем он мог поднять. Однако поднял. Багаж, конечно, в багажный отсек не влез, в салон загружали. Стюардесса пила с нами коньяк, потом водку, потом пиво, потом остававшийся еще коньяк хотела отнести пилотам, но мы не дали. Мы знали, что у них есть свой. Мы – это я, Броневой и Паша Обрыв.
Двое музыкантов, их администратор и сто человек крепко выпивающих нефтяников. Ящик под моей жопой был холодным и жестким, холод его проникал сквозь штаны и даже сквозь куртку, которую я не снял, так как положить ее было некуда – в самолете толпились безбилетники, которых пилоты впустили в салон: кого за деньги, кого за бутылку, а кого и просто так, по знакомству. В пути я выяснил, что в Сибири это принято. Когда самолет проваливался в воздушную яму, безбилетники падали друг на друга и на меня, ударялись коленями и лбами о железный ящик и весело матерились.
Ну вот, а теперь, если и еду куда, – «СВ». Только так.
Впрочем, тогда, после того как мы приземлились в Москве и проболтались весь день по знакомым, нас с Броневым тоже вез «СВ». Мы накупили два мешка закусок и еще мешок красивых тяжелых бутылок. Пришли в купе, расставили все на столике, открыли водку. Потом проснулись – поезд уже в Питере, пассажиры идут по платформе, а мы с Броневым лежим в одежде на белье непорочной чистоты, и даже ботинки не сняты. А на столе – водка непочатая. И закуска в мешках. Мы ее и вынуть-то не успели, так нас сморило.
Через месяц после тех гастролей я подшился, а Броневого в Хельсинки посадили в тюрьму. Но это уже отдельная история…»
– Надолго подшивался? – спросил шофер.
– На всю жизнь, – ответил я.
– И что, ерунда оказалась, да? Я вот никогда не верил во все эти подшивки. Лажа сплошная. Дурят народ. Пустышки впендюривают людям. И врут, суки драные, что, дескать, выпьешь – умрешь. Правильно?
Я промолчал, и водитель решил сменить тему.
– Артисты, да? Артисты пьют, конечно… А кто не пьет? Все пьют. Без этого нельзя. Я и сам рад бы не пить, да жизнь такая блядская, что не хочешь, а запьешь. Верно я говорю?
– Абсолютно.
– А мужика этого как приложило, а? Видали?
