— Полагаю, ты тут по служебному делу. Правильно?
— Да, — ответил Брунетти, обрадованный прямотой собеседника.
— Вот и хорошо. Значит, я не напрасно потратил время.
— Прошу прощения?
Кивнув усевшейся за рояль даме чудовищных размеров, граф объяснил:
— Мне Паола сказала, тебе поручили расследовать эту историю с Веллауэром. Неприятная история, такой удар для города. — Он явно не мог сдержать своего возмущения дирижером, позволившем себе подобное, да еще в разгар сезона. — Во всяком случае, когда я узнал, что позвонила Паола и что вы оба собираетесь прийти, я тоже кое-куда позвонил. Решил, что тебе захочется узнать о его финансовых делах.
— Да, это так. — Неужели некоторым, чтобы раздобыть подобную информацию, достаточно просто поднять трубку и набрать номер? — Могу я спросить, что ты сумел разузнать?
— Он был вовсе не так богат, как думают.
Брунетти молча ждал разъяснений в доступных для него цифрах: слово «богат» они с графом наверняка понимают по-разному.
— Все его состояние, включая ценные бумаги, долговые обязательства и недвижимость, вряд ли превышает десять миллионов немецких марок. У него четыре миллиона франков в Швейцарии — в «Юнион-банке», в Лугано, — однако сомневаюсь, что немецким налоговым властям об этом известно. — Брунетти только-только успел сосчитать в уме, что смог бы заработать такие деньги лет за триста пятьдесят, когда тесть добавил: — Его доход от выступлений и продажи записей составлял в год не меньше трех-четырех миллионов марок.
— Понимаю, — признался Брунетти. — А завещание?
— Раздобыть копию его посмертной воли мне не удалось, — виновато сообщил граф.
Поскольку со времени смерти маэстро прошло лишь двое суток, Брунетти нашел это вполне извинительным.
— Но состояние было разделено в равных долях между его детьми и вдовой. Однако ходили разговоры, что за несколько недель до смерти он пытался вступить в контакт со своими поверенными — никто не знает зачем, и вовсе не обязательно, что по поводу завещания.
— Как это понять— «пытался вступить в контакт»?
— Он звонил в контору своему берлинскому поверенному, но, вероятно, что-то было со связью, а перезванивать он не стал.
— А скажи, никто из тех, с кем ты беседовал, ничего не рассказывал о его личной жизни?
Бокал так резко затормозил у самых губ графа, что несколько прозрачных капель выплеснулось на лацкан безукоризненного смокинга. Тесть глянул на Брунетти, пораженный — словно страшные подозрения, втайне питаемые им уже почти два десятка лет, вдруг подтвердились.
