— Брусникин, ты как? — тронул его за локоть слегка уже протрезвевший Кумачев.
— Я как ты, — пожал плечами Никита.
— Ну, сейчас пойдет потеха! — возбужденно зашептал ему на ухо Миша. — Германа понесло!
Режиссер-постановщик Герман Романович Васюк без разбега взял высоту и вылетел на сцену.
— Это горы! Горы! — Его фальцет вспугнул репетирующих артистов. — Сереженька! Включите воображение! Вы «Демона» читали?!
Нельзя сказать, чтобы при виде Брусникина прежние знакомые и поклонники стали переходить на другую сторону улицы, но заметный вакуум вокруг себя Никита ощутил в полной мере. Неудачников не то чтобы не жалуют среди столичной богемы, вовсе нет. Скорее, их опасаются.
Всем известно: болезнь эта не заразная. Здесь — иное. Здесь — категория социального уровня. Для примера: в исправительной колонии воровская элита сидит за одним столом, а «опущенные» — за другим. Обмолвишься не с тем, и не заметишь, как пересадят. Потому даже Туманов Никите звонить перестал. Слухи на Москве — по-прежнему самый надежный источник информации.
Но не таков был характер Брусникина, чтобы, единожды одолев огонь, воду и медные трубы, сломаться вот так, за здорово живешь. Характер провинциала, выкованный в борьбе за место под столичными юпитерами, огнеупорен, водонепроницаем и тверд, словно часы профессионального спасателя, сделанные на заказ. Они тикают под руинами и на дне океана, и, пока у спасателя теплится надежда, эти часы его не подведут, как и он не станет их подводить, убыстряя или замедляя бег времени. Он точно должен знать, когда начались его поиски и когда они прекратятся.
«Надежда умирает последней, — говорил себе Никита. — Пусть любовь уже издохла. Пусть вера в собственные возможности почти испустила дух, ибо невелики возможности жалкого смертного, которому противостоит сама судьба, до зубов вооруженная стечением обстоятельств. Но все же надежда умирает последней. Надобно оставаться собранным, разумным и ловким. Надобно увертываться и выжидать».
Беспристрастно подвергнув логическому анализу девяносто с лишним дней сплошной невезухи, Брусникин пришел к выводу, что, во-первых, произвол судьбы куда безобиднее произвола той же отечественной милиции. Там, где милиция предпочитает целенаправленные действия, судьба останавливает выбор на хаотическом нагромождении случайностей, которых, в принципе, если передвигаться по городу со всеми надлежащими предосторожностями, удается вполне успешно избегать. И лишь когда эти два произвола вступают в сговор, даже самый подготовленный к любым неожиданностям человек может смело сдаваться на милость победителя.
