Поясная статуэтка, изображавшая Шерлока Холмса с трубкой в зубах, была гордостью исполнительного директора. Такую подачу бочкового пива для клиентов он разработал сам. Когда следовало наполнить очередной бокал, бармен переворачивал трубку великого сыщика, и та выдавала соответствующую порцию охлажденного напитка.
— Поэт?! — в голосе грузинского лорда прозвучало что-то металлическое, но Брусникин не придал этому значения.
— Поэт ли я?! — ответствовал он с горечью. — Пожалуй. Поэт в России больше, чем поэт. Но меньше, чем заведующий клубом.
Поэтов Галактион Давидович страшился как студентов МАИ, бойцов ОМОНа, бомжей и налоговой инспекции вместе взятых.
Минула всего неделя, как такой поэт, налившись пивом, выдернул из-за пазухи засаленную школьную тетрадь и вскочил в грязных кедах на стойку. С этой импровизированной трибуны поэт стал матерно, но в рифму обличать как официальную власть, так и сильных мира сего, находящихся к ней в оппозиции. Видимо, поэт был из принципиальных соискателей правды.
Гоча пробовал спихнуть поэта шваброй, но швабра оказалась бессильна. Хуже того, вырванная из рук Бедашвили, она сама обратилась против бармена и черенком выставила ему ряд передних зубов. При этом контрудар сопровождался громогласной репликой: «Поэтов можешь ты не бить, но полотеров бить обязан!»
Безобразие закончилось форменной потасовкой, на шум которой сбежались студенты МАИ, проводившие досуг на лоне природы. С воплями «Звери наших метелят!» они принялись крушить мебель и стекла. Шайка бомжей, промышлявших неподалеку, воспользовалась всеобщей сумятицей и утащила из подсобного помещения шесть коробок отборного коньяка «Ахтамар». Затем приехали бойцы ОМОНа, вызванные кем-то из прохожих, и навели порядок, выбив при этом Гоче еще один зуб и крупно оштрафовав заведение. Налоговая инспекция пожаловала только на следующее утро по сигналу какого-то члена депутатской комиссии, проживающего этажом выше и лишившегося в связи с происшедшим бардаком заслуженного отдыха.
— Чеботарев! — взвился не на шутку встревоженный директор.
Домой Брусникин прибыл с гематомой на лбу и большим лиловым кровоподтеком на предплечье, оставленным дубинкой вышибалы. Это не считая ссадин на щеке, которой довелось проехаться по тротуару.
Людмила встретила мужа почти бесстрастно. Она уже начинала привыкать к издержкам его опасного ремесла. Догадывалась бы Людмила, что еще ожидает ее впереди, она сразу начала бы готовиться к эвакуации. Хотя, общеизвестно, жены декабристов последовали за своими героическими реформаторами на каторгу. Не то чтобы Людмила не могла с ними соревноваться в благородстве, но, по большому счету, между сибирской ссылкой и сущим адом, согласитесь, имеется некоторая, пусть незначительная, разница.
