— Аль притомился? — спросил у сына Трифон. — Ишь глаза-то у тебя как слипаются.
— И то приустал, — молвил Алексей. — Целу ноченьку глаз не смыкал.
— Что так?
— Да с вечеру счета с хозяином сводили, — отвечал Алексей. — А там кой-чем распорядиться надобность была. Встал с солнышком — новому приказчику заведенье сдавать.
— Как новому приказчику? — быстро спросил удивленный Трифон.
— Заместо меня другого взял Патап Максимыч. Григорья Филиппова не слыхал ли? Удельный из-под Городца откуда-то.
— А тебя как же? — тревожно спросил отец.
— Меня-то, кажись, по посылкам больше хочет, — смутясь пуще прежнего, сказал Алексей.
— По посылкам! — медленно проговорил Трифон и задумался. — Что же, как рядились вы с ним? Погодно аль по каждой посылке особь?
— Патап Максимыч не обидит, — ответил Алексей.
— Знаю, что не обидит, — заметил Трифон, — а все бы лучше договориться. Знаешь пословицу: «Уговор крепче денег»… Однако ж прежню-то ряду сполна за тобой оставил аль по новому как?
— Больше положил, — отвечал Алексей.
— Сколько?
— Два ста на серебро выдал вперед до осени, до Покрова, значит. Это на одни харчи… А коль на Низ поплыву, еще выслать обещал, — продолжал Алексей. — По осени полный расчет будет, когда, значит, возворочусь… Опять же у меня деньги его на руках.
— Где ляжешь? На повети? Али в чулане? — спросил Трифон.
— Да я бы в тележке, возле лошадок соснул. На воле-то по теперешнему времени легче, — ответил Алексей.
— В тележке так в тележке… Как знаешь, — согласился Трифон. — А деньги мне подай… На ночь-то схороню, не то всяко может случиться.
Алексей подал пачку, что на прощанье подарил ему Патап Максимыч. Старик молча пересчитал деньги.
— Тысяча! Хозяйских, значит, тут восемьсот. Так ли? — сказал он сыну.
— Так точно, — ответил Алексей.
— Хозяйски деньги завсегда надо особь держать, — молвил Трифон. — Никогда своих денег с чужими не мешай — с толку можешь сбиться. Вот так, — прибавил он, отсчитав восемьсот рублей и завернув их в особую бумажку. — Деньги не малые — по нашему деревенскому счету, по старине то есть, две тысячи восемьсот… Да… Ну, а это твои? — спросил он, указывая на восемь четвертных.
— Мои, батюшка, — проговорил Алексей. И зажгло, защемило в то время у Алексея сердце. Пришло ему на ум, что ровно бы крадет он у отца восемьсот рублей.
— Много ль в дом-то оставишь? — спросил Трифон.
— Сколько велишь, батюшка, столько и оставлю. Я твой и вся власть надо мною твоя. В угоду будет, и все возьми — противиться не могу, — покорно отвечал Алексей.
