Мы понимали друг друга, потому что вышли j из одной норы, хотя и занимали в ней несхо-» жие апартаменты. В этом пыльном убежище ца- J рили странные нравы, но они нам нравились. • Здесь все помнили, когда вышел первый сбор-» ник Мандельштама, и думали, как это делал % Бродский, что Политбюро состоит из трех че-» ловек - считать проще.;
В свете перемен норная жизнь поблекла, но • не утратила своего матового блеск. Просто но-* ра стала глубже, и жителей в ней поубавилось, j Многие выползли наружу. Кто-то околел. Кого- • то забыли, или - забили. Но истребить литера- I ти нельзя, как нельзя стереть культуру. Она воз- • рождается после анабиоза, словно замерзшая в» арктических льдах инфузория. Всегда помня о 1 родной норе, литерати не умеют жить без ог-» лядки. Стоит ли удивляться, что им редко верят I избиратели. Во всяком случае, те, что не соби-» раются в горы.»
?' ТЕЛЕРОМАН
отя мой отец долго работал в авиации, он всегда был человеком сугубо земным, предпочитающим всему остальному фаршированную рыбу и смешливых блондинок. И все же лучшую часть жизни он, как ангелы, провел в эфире. В России отец жил на коротких волнах. Они уносили его вдаль, не отрывая от родной почвы. Магия западного радио преображала отечественную действительность, да-иая ей дополнительное - антисоветское - измерение. Не мудрено, что отец знал все лучше других, особенно, когда приходил его черед вести политинформацию. Кривя душой, он знал правду, счастливо живя в двух мирах сразу. Главное было их не путать, но как раз с этим у отца были трудности, которые и привели его в Америку.
Оставшись наедине с голой однозначностью, отец затосковал, как новообращенный атеист: в Америке правду не прятали, ее не было вовсе. Опечаленный открытием, отец сменил I эфир на рыбалку, оставив привычку толковать • реальность в обидном для нее ключе. I
Ему никто не мог помочь. Мне еще не при-* ходилось встречать человека, которого бы не* обманула свобода. Я, например, ждал от нее I худшего. Считалось, что в обмен на волю Запад «потребует от нас кровавого пота. Со сладостра- I стием будущих мучеников мы распинались в го- ' товности мести американские улицы, еще не • догадываясь, как трудно попасть в профсоюз I мусорщиков. I
Свобода не подвела: она оказалась и лучше, I и хуже, чем о ней думали. Я учился ее ненави- \ деть, глядя в голубой экран. Господи, как меня* бесила реклама! Бунтуя против мира, где счас-: тье приходит в дом с новой сковородкой, я как-; то сказал Довлатову: I
