Сегодня утром я вошла в столовую с бьющимся сердцем. Но за столом сидел один Сергей Дмитриевич. Билибина не было.
- Заболел опять наш уважаемый коллега, вы уже были у него? - спросил меня Сергей Дмитриевич. - Пойдете - передавайте привет. Я тоже пойду. С сердцем у него, сестра сказала, опять плохо.
- Вот как? Нет, я еще не была.
Я сегодня ходила гулять три раза. По 45 минут каждый раз. Точно. Не давая себе поблажки. По часам.
После обеда пошла навстречу Лельке. Она в эту пору, подбросив брата соседям, бегает на станцию за хлебом. Встретила, отняла у нее сумку, засунула туда пирожки, яблоки, шоколад, проводила почти до самой деревни.
- А в Москве река есть? - спрашивает Лелька.
- Есть. Москва-река. Глубокая.
- А вам там по кеих?
- Не знаю. В городе купаться не позволяют.
- А на кой тогда река?
Худющая, востроглазая, быстрая. Прячет под черный платок замерзшие красные руки.
- Вы скоро уедете в Москву?
- Скоро, Леленька, скоро.
- А меня возьмете?
Остановилась, дует на руки и смотрит на меня большими глазами.
- Ну что ты, Леля! Как же я тебя возьму. Ведь тут твоя мама. Она дочку не отдаст.
- Отдаст! Она скажет: "Едь, Ольга, едь! Больно ты мне нужна. Нечего на шее сидеть". А я вам все буду делать... Я и посуду мыть умею и банты наглаживать.
Стоит, смотрит на меня и с такой силой трет рукавом нос, словно хочет стереть его напрочь.
Я завязала на ней платок поаккуратней, присела на корточки и дыханием отогрела красные руки.
- Непременно пришлю тебе рукавички. Письма буду тебе писать. И книжку пришлю. Потом ты приедешь к нам погостить - ко мне и к Катеньке.
Я отдала ей сумку. Она повернулась и побежала к деревне - маленькое огородное чучело. Сумка била ее по ногам.
- А какую сказочку пришлете? Крылышко ясного сокола? И про дудку? крикнула она, обернувшись еще раз.
Мне хотелось догнать ее, перекрестить, прошептать над нею какое-нибудь заклинанье. "Господь с тобой". И я сказала самой себе потихоньку: "Беги, моя добрая царевна, я про тебя не забуду".
Пошла полем обратно и спустилась к ручью. И с ним ведь проститься надо. Он не замерз, воркует как голубь.
Вернувшись домой, я усадила себя за стол и заставила работать над переводом. В конце концов все зависит от воли. "Главное, держать себя с руками", говорила мне одна еврейская старушка в больнице... Заставила, но трудилась недолго. Потому что я вижу сквозь стены: по коридору, если пройти гостиную, есть комната, и в ней, на высоких подушках, лежит человек с синими губами и смотрит на дверь. От его двери до моей, я сосчитала однажды, девятнадцать шагов.
