- Не знаете, Тукманов остается? - быстро спросил он. (Тукманов - его редактор).
- Кажется, да, - ответил Сергей Дмитриевич. - Во всяком случае, о нем мне ничего не сказали... А как подвигается ваша книга?
- Да вот, каждое утро часиков с семи работаю... Исполняю задание редакции... Кое-где надо дожать, кое-где допроявить. Вот и стучу не покладая рук... Вам, Нина Сергеевна, не мешает стук машинки?
Ему непременно нужно добраться до меня - всякий раз.
- Нет, нисколько.
Странное у него лицо. В каждом повороте - другое. В профиль оно какое-то острое, ястребиное. Еn fасе - простоватое, даже чуть бабье. Сегодня я заметила, что у него две глубокие оспины - одна на подбородке, другая на щеке. Каждый раз нахожу что-нибудь новое. Брови у него короткие и косые, как ударения над глазами, придающие взгляду пристальность, зоркость. Я поднялась и пошла одеваться. Мне пора было на прогулку - перед спуском. Обязательную ежедневную порцию перевода я сделала уже с утра, а когда все уйдут в кино, после чая, собиралась предпринять спуск. Если мне удастся донести до стола небо, снег и воздух, спуститься будет легко, скорее наступит счастливая ясность зрения. Но Билибин встал вместе со мною и отправился следом с такой неторопливой естественностью, как будто мы заранее сговорились идти гулять вместе. В передней он учтиво подал мне пальто. "Расширяешь парторга!" со злостью подумала я, снова заглянув в спокойные желтые глаза. "Довыявляешь... Шут".
- Я не помешаю вам, если пойду с вами? Мне врач настойчиво рекомендовал именно после чая, перед ужином.
- Нет, нисколько, - снова ответила я.
Мы пошли. Холодно, темно, скользко. Холод какой-то сырой. Ни звезд, ни луны. Билибин взял меня под руку. Мы молча шли по аллее к шоссе. Меня раздражало, что он молчит, и еще больше, что это молчание тревожит меня.
- А сказать по правде, Нина Сергевна, я до сих пор не могу опомниться красивым голосом начал Билибин, когда мы, дойдя до фонарей на дороге, свернули направо и стали спускаться к мосту.
- От чего это? - спросила я, освобождая руку.
- От нашего тогдашнего разговора, здесь, на этом самом месте. Как вы тогда на нас с Сергеем Дмитриевичем сильно напали! Я потом хотел с моста в речку броситься с досады, что у нас с вами вкусы в поэзии не сходятся. Честное слово! Вы так любите этого Пастернака?
Голос его звучал очень сердечно и искренне. Только в каком-то звуке даже не звуке, а призвуке - был чуть тронут педалью.
