Перекусив и сварив себе кофе, я уселась поудобнее и достала косточки. Целую вечность не беседовала с ними. Пытаясь сформулировать вопрос, я перебрала в уме все возможные способы поимки преступника и доказательств его вины. Ни одной светлой мысли. Отчаявшись, я спросила:
— А не поставить ли мне точку, косточки?
31+3+20 — «Он влюблен в вас без памяти».
— Господи, косточки милые, ну что вы такое говорите? Это же абсурд. Видела я уже, какова его любовь. Как же не стыдно? Ведь меня бы в живых не было, если бы у него хватило времени. Все, отправляю вас на пенсию. Ваше мнение потеряло актуальность. Вы разучились мыслить с поправкой на сегодняшний день.
Я засунула кости обратно в мешочек и с некоторым пренебрежением закинула их в бабушкин шкаф, на самую пыльную полку.
Возмущению моему не было предела. Это ж надо до такого додуматься! Кошмар.
Я вышла в кухню, взяла пепельницу и, достав из сумочки сигареты, нервно закурила.
Все меня предали. Сволочь Евгений, болтливая Ленка и сбрендившие на старости лет кости. Те самые кости, которым я всегда вручала свою судьбу без страха и сомнений.
Докурив, я вернулась к книжному шкафу, с трудом преодолевая искушение достать кости и бросить их еще раз. Но, во-первых, это противопоказано: они будут еще более беззастенчиво лгать; во-вторых, на той самой полке, где сиротливо притулился заветный мешочек, я заметила томик «Родники жемчужин». Я и забыла, что когда-то купила такой же себе, подражая бабушке, которую и очень любила, и глубоко уважала. Рука сама потянулась к книге.
Я открыла наугад: Амир Хосров Дехлеви, автор газелей. Я больше люблю рубаи. Но сейчас это был не мой выбор, а перст судьбы:
«Нет, не подвиг пасть в сраженье, защищая правоверье.
Подвиг — сжечь себя любовью, умереть во славу пери!»
Финиш! Все, сдаюсь. Почти поверила. Только как я могу оказаться по одну сторону баррикад с подобным типом? Я ведь, как говорит Хазанов: «И тут молчать не буду».
Все, амба. Никто не знает, где упадет. Пойду приму душ, а на все остальное… с Эйфелевой башни.
Я успела раздеться и только собралась влезть в ванну…
У меня зазвонил телефон.
Чуковский тут, конечно, ни при чем, и слон тоже, только этот звонок перепугал меня сверх всякой меры. Я никак не могла решить, брать ли трубку. Кроме Григорьева, никто не знал, что я все еще копчу небо.
С другой стороны, если звонят, значит, знают. Приложив трубку к уху, я помолчала, дожидаясь, пока заговорит неведомый собеседник на том конце провода.
