– А, не рассказывайте мне про наш суд! – отмахнулся Игнатьев. – Этот институт сплошь коррумпирован. Поверьте мне, я-то уж на них на всех насмотрелся!
– Я не понял, вы опасаетесь того, что судьи продажны, или того, что у вас не будет возможности их купить? – поинтересовался Гуров.
– Вы может позволить себе шутить, – проворчал Игнатьев. – А я просто хочу сказать, что чистосердечное признание – не та валюта, которая может заинтересовать наш суд.
– А вы попробуйте, – предложил Гуров. – У вас ведь все равно нет другого выхода. Ваши так называемые высокопоставленные друзья вряд ли придут вам на помощь. Да и нет их у вас, по большому счету.
– Друзья – такой же миф, как и женский интеллект, – подтвердил Игнатьев. – В этом мире можно рассчитывать только на самого себя. И еще на тех ребят, что изображены на некоторых денежных знаках. Согласитесь, эти редко подводят. Вот они и есть мои лучшие друзья. К сожалению, в последнее время эта дружба дала трещину. Признаюсь вам, полковник, я почти на мели. Все произошло так мгновенно… Однако моя нога начинает беспокоить меня все больше. Если вы не собираетесь оставлять меня в покое, то вызывайте лимузин. Здесь мне уже надоело. И кофе у них мерзкий…
– В камере и такого не будет, – безжалостно сказал Гуров. – И очень долго не будет. Подумайте об этом, пока не поздно.
Он понимал, что Игнатьев намерен упорствовать до последнего. Признание он подпишет только в том случае, если его удастся, образно говоря, припереть к стенке. Гуров не сомневался, что в конце концов они этого добьются, но ему очень хотелось, чтобы это случилось как можно скорее, потому что в голове у него родилась одна интересная идея. Но реализовать ее он мог только с помощью господина Игнатьева. И помощь эту он должен был оказать добровольно, может быть, даже с удовольствием. С тем воодушевлением, с которым выходят на сцену актеры. Получится ли что-нибудь из этого, должно было показать ближайшее будущее.
Гуров достал из кармана мобильник и набрал номер полковника Крячко.
На очную ставку между Игнатьевым и Парамоновым явился сам генерал Орлов. К тому времени Гуров уже успел познакомить его со своей новорожденной идеей и, более того, при каждой встрече неизменно заводил о ней речь и настойчиво внедрял в сознание генерала. В конце концов Орлов заявил, что Гуров похож на коммивояжера, пытающегося сбыть сомнительный товар, и запретил впредь поднимать при нем эту тему. Задумка Гурова ему откровенно не нравилась. Он считал, что дело практически распутано и пристегивать к нему еще какие-то факты ни имеет смысла.
