– Давно, – признался он, изучая в ее глазах постановку своего взгляда. – Как только увидел тебя. Я не знаю… Не могу объяснить это чувство словами. Наверное, это и в самом деле называется сумасшествием. Но твои глаза… Они преследуют меня повсюду. Двадцать четыре часа в сутки. Я вижу тебя во сне и наяву, я постоянно ощущаю аромат твоих волос, воспаленное сознание рисует совершенные изгибы твоего тела. Я думал, что я люблю тебя, Люда. Но это не так… Я живу тобой. Только тобой.
Голова ее закружилась. Она подсознательно ждала продолжения. Ей хотелось, чтобы он никогда не прекращал говорить, чтобы слова лились и дальше, но… Он замолчал и снова привлек ее к себе. Их губы слились в единое целое. Людмиле казалось, что она погружается в бездонную пропасть. Мир исказился и поплыл, теряя былые очертания. Еще какая-то отдаленная мысль о Николае мелькнула в ее сознании, но тут же погасла, как застигнутая врасплох звезда на рассветном небосклоне. Погасла уже навсегда.
Он накрыл ее своим телом. Умелые мужские руки заскользили по девичьей коже, не оставляя без внимания ни одну ложбинку, ни один изгиб, ни одну впадину. Она обхватила его шею руками, будто желая слиться с ним безраздельно и навсегда. Он чувствовал охватившую ее страсть.
Сетка качнулась за спиной растерянного голкипера, принимая на себя массу пропущенной шайбы, и над воротами вспыхнул яркий красный огонек, свидетельствуя еще об одном засчитанном результативном броске.
О, Вероника!
Он знал, что никогда не встретит никого, кто мог бы сравниться с ней. И эта мысль угнетала его. Угнетала, но не останавливала. Скорее наоборот.
Прямые жгучие лучи солнца жалили его загорелую спину. Камыш покачивался от легкого дуновения ветерка. Застывшая в своей полуденной красе и во всем многообразии природа была единственным молчаливым свидетелем происходящего.
– Как это? Я не понял. – Орлов развернулся на каблуках, и его широкая спина загородила почти половину оконного проема. Падавший из окна свет ложился теперь ему прямехонько на затылок, и выражение лица, погрузившегося в тень, разглядеть было невозможно. – Ну-ка, давайте еще раз, умники. Так сказать, популярно. Для средних умов.
– Ты себя недооцениваешь, Петя, – с усмешкой парировал Гуров.
Все трое собрались в кабинете генерал-лейтенанта на импровизированной утренней летучке. Импровизированной она была потому, что, как правило, Орлову редко удавалось выдернуть сыщиков к себе на ковер, если те полностью погружались в оперативную работу, тесно сопряженную с тем или иным делом. При таком положении со стороны Гурова и Крячко начиналось полное игнорирование вышестоящего по должности товарища, что, в свою очередь, естественно, не могло не вызывать недовольства Петра Николаевича. Но ему приходилось мириться с данным положением вещей.
