– Возможно и то и другое. И еще неизвестно, насколько первое эффективнее второго. Тебе когда-нибудь уже доводилось блуждать в лесу? М-да… Все мы всегда что-нибудь делаем в первый раз. Считай, что, минуя школу выживания в дебрях, мы сразу попали в академию. Но насчет голодной смерти давай лучше погодим. Лес – это дичь, а у нас пока еще есть чем ее добыть. – Он похлопал по кобуре, спрятанной под одеждой.
Наломав побольше лапника, спать решили по очереди. Прежде всего из-за костра, который нужно было постоянно поддерживать. Нужно было и держать караул – мало ли кто мог наведаться ночью на огонек?
Далеко за полночь, когда в очередной раз на дежурство заступил Гуров, в верхушках деревьев вдруг загуляли, заходили порывы ветра. Звезды исчезли за занавесом тяжелых черных туч. На лицо сыщика упала крупная, как вишня, капля дождя.
– Дождались! – сказал в темноту Гуров. – Если сейчас хлынет ливень – все, завтра придется идти наугад.
– Что? Что такое? – с хвойного «матраца» поднялся заспанный Крячко. – Дождь? Вот это сюрприз!
– Да, это из сюрпризов сюрприз, – глядя на небо, роняющее тяжелые капли, пробормотал Гуров. – Но прежде всего мы можем остаться без костра, – он повернулся к Стасу. – Нужно развести огонь посильнее. Если дождь не разгуляется, то костер он не потушит.
Однако дождь разгулялся. С очередным порывом ветра на тайгу обрушилась стена воды, мгновенно залившая огонь и смешавшая небо с землей.
Гуров и Стас спрятались под деревом с широкой, как шатер, кроной, но и здесь сверху падала частая капель и время от времени проливались холодные струйки дождевой воды. Усталые, невыспавшиеся опера стояли, прислонившись к шершавому стволу, и терпеливо дожидались конца этого метеорологического безобразия.
Ночь тянулась нескончаемо долго. Ближе к утру дождь утих и перешел в мелкую нудную морось. Выбравшись из-под дерева, Гуров в неясных утренних сумерках, которые сгущала так и не развеявшаяся грязно-серая пелена облаков, ползущих над самыми верхушками деревьев, поискал у края поляны их вчерашние следы. Но тщетно – потоки воды смыли все, что хоть в какой-то степени могло дать представление о том, в какую сторону им идти дальше. Стас, похожий на большую взъерошенную птицу, стоял, засунув руки в карманы брюк.
– Ну что, идем? – наконец угрюмо спросил он.
Мокрый, осунувшийся, с черными кругами под глазами, он являл собой материализованное воплощение раскаяния и скорби. Поэтому, сколь ни сложным было их нынешнее положение, к веселью вовсе не располагающее, взглянув на друга и соратника, Гуров невольно рассмеялся.
