Мой ответ на японском прозвучал, как бормотанье. Сугано вздохнул. Что это, участие или презрение?
- Мсье Мурано собирается предложить мне кафедру в Токио. Кстати, в письмах он выражает недовольство тобой.
- Мсье Мурано?..
Я не сразу понял, что речь идет о нашем ректоре. Значит, профессор собирается предложить Сугано кафедру. Нет, я не находил это неестественным или несправедливым. Из Лиона последнее время я почти ничего не писал в университет. Да и о чем было писать? Лекции я посещал неаккуратно, никакой диссертации, как это делал Сугано, не готовил. Я жил одиноко, коротая время в своей убогой мансарде.
- Много работаешь? - спросил я, не зная, что еще сказать.
Сейчас мне было совершенно безразлично, сердится на меня профессор или нет и кто из нас - я или Сугано - станет читать курс в университете, когда мы вернемся.
Я лишь досадовал, что мне у Сугано приходится занимать деньги.
- Да, много... Готовлю курс, который буду читать в Японии. Потом собираюсь опубликовать там вот эту работу, только ее сперва нужно будет перевести на японский.
- Перевести на японский?
Мой взгляд вновь упал на полосатые трусы, но Сугано этого не заметил.
- Да, у тебя много работы, - сказал я,
Меня душила мокрота, и я закашлялся. Влажный воздух раздражал горло.
- И все же скоро придется возвращаться в Японию. А что в этом хорошего? Противная страна...
Я опять закашлялся. Сугано продолжал что-то говорить о Японии, но я не слушал: надо было справиться с кашлем.
- Ты что, болен? - Сугано в растерянности попятился.
- Да, вчера сказали... туберкулез.
Я решил, что если уж начинать разговор о деньгах, то именно теперь.
- Врач говорит, открытая форма, надо немедленно ложиться в больницу.
Я заметил, как белые тонкие пальцы Сугано медленно отодвигают его рюмку от моей. «Прохвост! Боится заразы», - подумал я.
- Вот зашел проститься.
- Какая неприятность! А ты давно в Париже? - голос Сугано звучал фальшиво.
- Ну, мне пора, прощай, - сказал я.
Сугано облегченно вздохнул и поспешил проводить меня. У выхода я внезапно обернулся и, испытывая какое-то злорадство, медленно проговорил:
- Кстати, одолжи мне денег...
Дождь все еще шел. На столиках пустого кафе стояли пустые бутылки из-под минеральной воды. Бродячий торговец-армянин одиноко стоял у стены, прижимая к себе огромную корзину. Он с досадой смотрел на дождливое небо.
Я облегченно вздохнул: итак, деньги есть. Но странно, не эти одолженные пять тысяч франков принесли мне облегчение, мне было приятно, что я застал Сугано врасплох и сумел заполучить деньги. Это я незаметно мстил напыщенному индюку за то презрение, с каким он относился ко мне в течение двух лет в Лионе, а априори и за то, какое он будет высказывать по моему адресу по возвращении в Японию. Мои губы искривила тонкая усмешка. Это была месть и за его трактат «Будущее Японии», который он сочиняет, восседая в кресле в полосатых трусах, и за его умение, с каким он использует свое пребывание в Европе для достижения профессорского звания.
