Я всегда предпочитаю изложение дела с максимумом фактов и минимумом эмоций, но в случае с Елизаветой Андреевной это было невозможно. Что ж, придется набраться терпения и не перебивать ее, а иначе она собьется, и я рискую просидеть здесь до самого вечера.
— Так вот, — продолжала она, — познакомились мы с Тимофеевским, как я уже и говорила, полтора года назад. Он приезжал к нам в Астахов в командировку. Я работала бухгалтером на мукомольном заводе… Ах, ну да, я это тоже уже говорила. А он приезжал, чтобы договориться о поставках муки в Тарасов. Так мы и познакомились. Он был тогда очень мил. Галантный такой, знаете ли, кавалер, — вздохнула она и мечтательно подняла глаза к потолку. — Так обхаживал меня! В общем, я влюбилась в него сразу. До этого за мной тоже, конечно, ухаживали мужчины, но я всегда видела, что им нужно только одно. Вы понимаете, о чем я? Но он — совсем другое дело. Никаких даже и намеков на это.
Я понимала. Я понимала, что у этой женщины были проблемы с отношением к сексу. Кто ее этим так напугал? Родители своим неправильным воспитанием? Подруги? А может быть, слащавые романы о любви, которых она слишком много начиталась в детстве? Ясно мне было другое: Тимофеевский наверняка от кого-то узнал, что бухгалтерша — старая дева и, женившись на ней, он обеспечит себе приличную репутацию, которая при его работе особенно необходима. Браки же с нормальными женщинами оказались для него неприемлемыми, и он разводился три раза — это я помнила.
— Почти сразу же он предложил мне выйти за него замуж, и я согласилась, хотя была знакома с ним только месяц. Бросила работу и переехала в Тарасов. Первое время мы жили замечательно. Правда, в постели… Ну, в общем, он так и не проявил ко мне интереса. Я не особо переживала по этому поводу. Единственное, о чем я мечтала, — это о ребенке. Завела как-то с ним разговор об этом, а он рассказал мне о существовании дочери, о том, что очень переживает на этот счет и не хочет еще одной такой травмы. Я жалела его, уверяла, что на этот раз все будет замечательно. Но он… — тут моя собеседница замолчала и опустила глаза.
— И что же он, — спросила я, нарушив двухминутную паузу.
— Стыдно сказать, — горько улыбнулась она и посмотрела в окно, — но он назвал меня, — снова пауза, — он назвал меня похотливой самкой.
Я заметила, что начинаю проникаться некоторым сочувствием к моей собеседнице.
— Вот с этого случая все пошло кувырком, — вздохнула она, продолжая смотреть в окно. — Он стал груб, постоянно кричал на меня. И если раньше просто задерживался на работе, то теперь уже открыто мог не прийти домой ночевать. А я, я не требовала от него никаких объяснений, не устраивала сцен. Просто продолжала жить своей прежней жизнью, полностью смирившись с судьбой, предназначенной мне богом.
