— О чем же вы разговаривали?
— Например, Валечка пересказывал, о чем в очередях говорят, разные жизненные истории. В том числе — и про любовь. Я даже узнал, что однажды он тайно сходил в кино — нашел у него в кармане билет с оторванным контролем. Старому дураку нужно было уже тогда серьезно поговорить с человеком, принять срочные меры безопасности в соответствии с инструкцией под грифом двадцать девять дробь пять. Но всему виной моя проклятая мягкотелость. И вот теперь приходится за нее расплачиваться.
— Что-то не пойму: при чем здесь кино? Вам что, и в кино ходить разве нельзя? — удивилась я невольно.
— Что вы? Что вы? — снова замахал обеими руками Адам Егорович. — Ни за что! Ни в коем случае нельзя! Мы подписывали контракт, где все эти пункты очень строго оговорены.
— А в театр? В рестораны? В кафе?
— Да нет, о чем вы говорите! — удивился моей наивности Адам Егорович. — Никакой напрасной траты времени. Ни часа! Мы должны уметь полностью концентрироваться на своих исследованиях и не делать никаких отступлений. Это записано в условиях контракта. За это нам платят такие деньги, которые любой директор крупной фирмы может назвать зарплатой астрономической.
— Погодите, а… женщины? — никак не хотела я отставать от своего сверхсекретного клиента.
— Ах, женщины, женщины, — грустно улыбнулся Адам Егорович. — Этот деликатный вопрос мы с Валечкой старались всегда обходить, хотя в последнее время он все чаще после восьми вечера пытался вызвать меня на подобные разговоры. Но в условиях контракта есть четкий пункт, где сказано, что сотрудник лаборатории АБЖ-60 должен на три года отказаться от любых контактов с противоположным полом. Как на подводной лодке, понимаете? Как будто мы отправились в плавание и выполняем при этом важнейшее стратегическое задание. Что же тут непонятного?
— Но… это как-то дико. Жестоко, — пробормотала я, вспомнив, сколько удовольствия доставила мне нынешняя ночь, проведенная с Сергеем.
Как, добровольно отказаться еще и от таких радостей? Что же тогда вообще останется в жизни?
— Я так не думаю, — спокойно ответил Адам Егорович. — Ведь в нашу лабораторию никого не запихивают насильно. Мало того, есть масса желающих получить возможность в ней поработать, но отбор настолько жесток, что сюда попадают лишь единицы. В буквальном смысле — несколько человек в стране. Да и то максимальный срок работы в ней — три года.
Каждые три года состав лаборатории обновляется, и даже момента попробовать пройти конкурс на замещение вакантного места ждет множество ученых самых разных возрастов. Валентин сумел попасть в число счастливчиков благодаря своей молодости и репутации блестящего ученого.
