Вот это новость, подумала я. Сколько свежей информации можно получить перед смертью. Надо же, Докукин оказывается просто кладезем интеллекта, если исходить из слов Леонида Борисовича. А я только что сказала этому человеку, что, дескать, нет ничего страшнее и непростительнее глупости.
Тем временем Ольховик окинул взглядом вырубленного мною парня, откинул в угол выроненный тем автомат, который мне так и не удалось заполучить, и подошел ко мне.
Его холодные глаза обшарили меня с ног до головы. Моя словно бы свинцом налитая голова показалась пугающе легкой, наполненной какой-то слепой дурманящей мутью, когда он произнес:
– Я же сказал: без фокусов. Кончайте ее, ребята.
– Прямо здесь? – спросил один из бандитов, в то время как двое других крепко схватили меня за руки.
– Конечно, нет. Выведите из корпуса и сделаете все там, около стены.
– Погоди, – быстро проговорила я, лихорадочно соображая, как бы мне протянуть хоть немного времени, потому что каждую минуту мог приехать Курилов – а он еще способен изменить неблагоприятно складывающуюся для меня ситуацию. – Погоди, Ольховик, убить ты меня всегда успеешь. У меня есть важная информация. Я думаю, ты будешь последним глупцом, если не воспользуешься возможностью узнать ее.
Никакой информации, у меня, разумеется, не было. Зато была последняя отговорка, которая могла и сработать.
Ольховик жестом велел уже выволакивающим меня из комнаты бандитам остановиться. Потом широко шагнул вперед и сухо спросил:
– Что ты мне хочешь сказать?
– Я скажу, но при этом должен быть еще один человек.
– Кто именно? – нахмурился Ольха.
– Ариец.
Леонид Борисович некоторое время смотрел на меня откровенно оторопело, а потом попросту расхохотался:
– То, чем вы сейчас занимаетесь, многоуважаемая Евгения Максимовна, именуется блефованием. Вероятно, вы переборщили с приемом джина. И вы рассчитывали на то, что я проглочу такую наивную наживку?
– Тем не менее я полагаю, что когда вы выслушаете меня, то ужаснетесь тому, что вы допускали мысль все это игнорировать.
Стоящие вокруг меня гоблины наморщили лбы, стараясь вникнуть в смысл сказанного, а Ольховик произнес:
– Ну… говори.
– Я же сказала, что должна видеть Арийца.
Леонид Борисович неодобрительно поджал губы, покачал головой и отвернулся.
Вот это был полный и капитальный провал, как сказал бы Штирлиц: меня приговорили к смерти.
…Вывели во двор, подталкивая дулами автоматов и не произнося при этом ни слова. Я оглянулась: трое вооруженных до зубов амбалов, которые собрались расстрелять одну безоружную женщину со слипшимися от крови волосами, да еще к тому же и пьяную. Самосуд!
