Отпущение грехов | страница 41



– А это налево, – после довольно продолжительной паузы произнес он, – а потом прямо. Там увидишь старое кладбище, которое недавно залило паводком, – так вот Заречный по правую руку от кладбища, там, где еще котельная стоит… а старая водокачка будет налево. Только, – мент страдальчески поморщился, – только чего тебя несет-то туда, в Заречный, на ночь глядя? Там место муторное… в последние две недели туда даже патрули стараются не соваться… хоть по вызову, хоть так.

Костя покачал головой.

– Ладно, счастливо, – проговорил он, – бери своего напарника и отгружай в «уазик». А то, не дай бог, конечно, опять буйствовать соизволит.

– Погоди, – остановил его тот, – как он тебя назвал? Как-то вот эдак…

Курилов, который уже сел в машину, почесал в затылке:

– Гоблин… гремлин… Гитлер капут… а, вспомнил: Гриффин.

– А это еще кто?

– Черт его знает. Давай, пока.

И черная «Ауди», сорвавшись с места, повернула налево и растаяла во тьме…

* * *

Курилов ехал и размышлял о том, что произошло с ним в последние несколько минут. Память о них отдавалась тупой болью во всем теле и тяжело ворочалась в голове.

Гриффин… кто такой Гриффин? Быть может, таково погоняло криминального авторитета Заводского района, который промышляет в здешних местах. Что-то сомнительно…

И эти слова второго мента о «чуши про детскую книжку» – чуши, которую якобы нес этот буйный Дима.

«Щас он начнет растворяться…»

Курилов вдруг выругался и в сердцах хлопнул ладонью по рулю: как же можно быть таким идиотом и не вспомнить о том, кто такой этот Гриффин, чьим именем назвал его невменяемый милиционер.

Человек-невидимка! Человек-невидимка, герой книги Герберта Уэллса, которую любил читать в детстве и Константин. Но какое отношение имеет персонаж Уэллса к нему, Курилову? Что это за сквернодушествующий параноидальный психоз, разворачивающийся на просторах российских дорог?

И эта водокачка с алкоголиком Кузьмичом. Нарочно не придумаешь. И все-таки что-то есть в этом Заречном – есть привкус той жути, той дьявольщинки, что промелькнул в переданном Курилову рассказе Докукина.

И еще – это затопленное кладбище. Как в плохом фильме ужасов с вампирами, вурдалаками и прочей пантомимно-бутафорной нечистью.

И тут дальний свет фар отразился от спокойной глади воды, над которой там и сям торчали покосившиеся разлапистые деревца, черные кресты и ограды, – и выхватил из темноты то самое затопленное кладбище, о котором только что думал Курилов.