— Федю. Ширяева, — терпеливо повторила я. — Он у вас работает.
— Он? Работает? — удивилась она еще больше. — Да он уже пятый день пьет.
* * *
С каждым часом я все больше убеждалась в том, что Довженко и Нора решили начать собственный бизнес. И бизнес этот основывался на шантаже.
Послужил ли скандал с Ольгой побудительной причиной принятия подобного решения, или их планы вынашивались давно, я не знала.
Как, однако, тонко была спланирована операция! Были учтены, казалось бы, все моменты — и страх перед разоблачением жертвы вымогательства, и уверенность в том, что этот человек будет молчать — в целях сохранения своего общественного положения — и не создаст Норе дурную репутацию среди прочих ее клиентов.
Но один нюанс перевесил все остальные. Неужели Довженко не понимал, что страх рождает ненависть? Что человек, загнанный в угол, способен на все? Что шантажистов убивали, убивают и будут убивать?
Да, на первый взгляд это — прописные истины. Но, как приходится убеждаться в этом постоянно, самые банальные вещи оказываются для многих людей потрясающим открытием. Такова, увы, человеческая природа.
«Вот что интересно, — думала я, направляясь по адресу Феди Ширяева, который мне удалось выудить у барышни с телестудии, — почему Довженко был так уверен в своей безнаказанности?»
Неужели работа в органах внутренних дел приучает человека к подобному чувству настолько прочно, что он ощущает себя хозяином жизни на весь срок своего проживания на этой планете? Наверное, ощущение власти, испытанное даже однажды, требует повторения, воспроизводства. Отсюда и стремление диктовать людям свою волю любой ценой, даже когда у тебя для этого нет реальной возможности.
Квартира невезучего телеоператора находилась в микрорайоне, выстроенном в нашем городе сразу же после войны пленными немцами.
Двухэтажные дома, напоминающие коттеджи, и сегодня выигрышно смотрелись на фоне полуразвалившихся бараков и пятиэтажек с осыпавшейся штукатуркой. Но время не пощадило и эти творения рук немецких строителей — неоднократный ремонт с трудом скрывал ветхость зданий, а щели в стенах были наспех замазаны.
Ширяев и жил в одном из этих некогда роскошных коттеджей послевоенного образца.
На звонок отозвались тут же. Послышался быстрый топот ног по коридору, потом звук снимаемой цепочки. Дверь распахнулась настежь.
Передо мной стояла разъяренная женщина, держащая в руке вырванную из розетки тяжелую настольную лампу. Предмет освещения она явно собиралась использовать в качестве дубинки — рука хозяйки крепко обхватила ножку лампы, а металлический абажур готов был обрушиться на голову вошедшего. Длинный провод змеился куда-то вдаль, в гостиную — наверное, женщина схватила лампу со стола, пока бежала в коридор на мой звонок.
