Суббота, 14 сентября
Эту ночь я спала как убитая. Странно, почему в русском языке такое блаженное состояние отдыха сравнивается со смертью, да еще и с насильственной? Загадка русской души, право слово…
Впрочем, под утро, начиная часов с пяти, сквозь сон до меня то и дело доносились какие-то звуки снаружи — щебет птиц, шуршание сосновой хвои.
Я плавала в этих звуках, включая их в свой сон, не желая просыпаться вместе с пробуждающейся ни свет ни заря природой, как вдруг…
Меня словно подбросило на кровати — такой силы был этот женский крик.
В одном громком и протяжном звуке слились боль и ненависть, ужас и отчаяние. Так можно кричать, лишь глядя в глаза смерти…
Я второпях набросила легкий халатик, на ощупь сунула ноги в шлепанцы и выбежала из своего номера. Судя по хлопающим на всех этажах дверям, был потревожен не только мой утренний сон.
— Что случилось? — высунулось из-за двери заспанное лицо Артема.
— Еще не знаю, сейчас посмотрю… — быстро проговорила я, сбегая вниз по лестнице.
Вслед за мной стал медленно спускаться майор Голубец в синей полосатой пижаме. Он тяжело шагал со ступеньки на ступеньку, то и дело останавливаясь и вытирая пот — очевидно, раздавшийся крик вклинился в какой-нибудь дурной сон отставного военного. А может, и сердечко у Голубца временами пошаливало…
Судя по высыпавшим в холл обитателям второго этажа, которые в недоумении переглядывались, источник звука располагался этажом ниже.
Чета Волковых, до смерти перепуганная, жалась возле двери своего номера. Бритоголовый Сема, казалось бы, должен был привыкнуть ко всякого рода крикам и воплям — наверняка ему приходилось отжимать деньги с непокорных должников и, кто знает, может быть, и применять к ним соответствующие меры устрашения. Растрепанная Милена выглядывала из-за квадратных плеч мужа, и ее бледные тонкие губы заметно подрагивали.
Что касается Капустиных, то Максим и Дора отнюдь не были напуганы. Капустин скорее был заинтригован случившимся и уже намеревался спуститься вниз. А Вячик… Вячик, наверное, продолжал мирно спать — ребенок проводил дни в таком бешеном ритме, что его вряд ли смог бы разбудить и пушечный выстрел.
Когда я наконец добралась до первого этажа, то увидела беспомощно раскинувшуюся на кожаном диване холла комендантшу корпуса.
Старушка с трудом дышала, испуская хрипы, а стоявший рядом профессор обмахивал ее иллюстрированным дамским журналом. Увидев меня, он облегченно вздохнул и указал на сидящую женщину:
