Я рассмеялась откровенно истерическим смехом:
— Да, Костя… ты великолепно справился с ролью… Надо сказать, ты великий артист. Да и Борис тоже. Первый раз я чувствую себя марионеткой… Все крутится вокруг меня, а я — я повисла на ниточках чужих кукловодов.
— Красиво говоришь, — сурово сказал Борис. — Но только неверно. Кто-кто, а ты не висела. Ты как раз действовала. И очень активно, могу тебя в этом заверить. Ладно, — он зачем-то постучал кулаком по дверному косяку, а потом повернулся к Крылову: — Допивай свой кефир, и поедем. У нас еще с тобой дела есть.
— К-какие дела? — ответил тот.
— За ребятами поедем.
— Вы нашли их? — вскинул голову Крылов и уронил кефир на пол. — Поехали!
Борис мрачно усмехнулся и вышел из дома; за ним последовал мгновенно охладевший к кефиру, да и, думается, ко всем напиткам Тоша Крылов.
— Мне кажется, что я примерно догадываюсь, над чем ты работал в фармацевтической фирме Рощина, Дима, — тихо сказала я.
Человек в инвалидном кресле покачал седой головой:
— Нет, сначала это было вовсе не то. Я разработал формулу препарата, освобождающего человека от действия алкоголя и — особенно — наркотиков. Освобождающего на порядок эффективнее, чем применяющиеся средства. А принцип его действия основан на подавлении ряда важных мозговых центров, отвечающих… в том числе и за самоконтроль человека, и…
— Одним словом, этот ваш замечательный препарат вызывает, скажем так, повышенную внушаемость, — сказала я, чувствуя, как липкий ужас оседает у меня в руках и ногах, намертво припечатывая их соответственно к полу и подлокотникам кресла. — Человек перестает себя контролировать, так? Превращается не то чтобы в зомби, нет… а в марионетку. Но очень опасную марионетку… Так?
— Я изменил кое-что в формуле… да, так все оно и вышло, — сказал Дима Калиниченко. — И мое лекарство, вместо того чтобы давать людям новую жизнь, освобождение от шелухи старых пороков… оно стало делать из них тупых и покорных уродов… стало убивать чужими руками!
— Так хотел Рощин, — сказала Наташа. — Можно сказать, ты выполнил его пожелание.
Я повернулась к Кальмару и бросила ему только одну короткую, но в которой сконцентрировалось все то, что коснулось и обожгло меня в эти последние дни, фразу:
— За что… Саша?
— Мы подумали, что будет справедливо, если ты, причастная к тому, что случилось с мамой и с Димой, не напрямую — если ты сама накажешь тех, кто убивал их. Маму и Диму. Вот… ты и наказала. Мне рассказать, как все было, или ты сама понимаешь?
