— Ты сыт, Саша? — справилась я у Воронцова.
— Да… но…
— Тогда нам осталось только воспользоваться любезным предложением господина Бориса. По всей видимости, он хочет подбросить нас до места.
Выпитый мартини будоражил мозг, во всем организме растекалась приятная сытость, а в крови закипало желание… нет, не то желание, а желание немного проучить этого самодовольного грубияна, который к тому же явно не расположен к Саше. К Воронцову, который мне так понравился.
— Только без рук, — сказала я, отстраняясь от второго братка — того, с девушкой, — который протянул свою клешню с целью бесцеремонно ухватить меня за локоть. — Я сама прекрасно хожу.
И я ободряюще посмотрела на бледного как смерть Воронцова, который расплачивался по счету с подошедшим официантом…
* * *
На выходе из ресторана Борис подошел к черному «мерсу-320», открыл его и сказал с неприкрытой угрозой в звучном голосе:
— Садитесь.
— Обсудим дела наши скорбные, как говорил Горбатый, — добавила я.
— Какой еще Горбатый?
— Из «Места встречи изменить нельзя». А садиться мне к вам в тачку незачем. В общем, так, дорогой мой Борис… не стану скрывать, что я сделала неутешительные для тебя выводы… Хорошо, постараюсь изъясниться на твоем языке, — поспешно добавила я, взглянув на его свирепую физиомордию. — В общем, так: берегов ты не чуешь, базаришь гнило и не по делу. Как разводил лошков в эпоху первоначального накопления капитала, так и сейчас по той же методике работаешь. И если ты думаешь, что меня впечатляет твой пуленепробиваемый пивной момон и голдовые цацки, которые ты на себя понацепил, так это совершенно напрасно.
И я мило улыбнулась.
Тот словно обухом по башке получил. Не ожидал, надо полагать, такой отповеди: исчерпывающей, с толком и по существу. Потом свирепо раздул ноздри и хотел что-то сказать, но я опередила его:
— Окультуриваться надо, Боря. В театр сходил бы, в Эрмитаж, в Русский музей. Своего дружка с собой не бери, он, верно, и афишу толком прочесть не может. Как тебя… Кабан, что ли?
Стоявший рядом Воронцов растерянно отхлебнул из недопитой бутылки мартини, которую он машинально — не из побуждений экономии, а просто реализуя хватательный рефлекс, возникший на нервной почве, — захватил из злополучного ресторана.
Кабан, чью бритоголовую особу я так возмутительно опорочила, уставился на меня.
Девица же, его спутница, хмыкнула, вероятно, подумав, что я точно определила сущность человека с интеллектуальным зоологическим погонялом Кабан…
