— Что, не видела такого? Я-то еще ничего. А вот Жора, которого замочил… так тот и вообще — из Питера.
— Ну и что? — спросил Василий.
— А то, — не глядя на него, ответил Паша, — что в Питере совсем другое. Со мной еще хорошо… хорошо поступили. Бывает и хуже.
— Как — хуже?
— А так. Там в Питере есть такой скверик, там сидят эти… опущенные. Их снимают всякие педики и потом… что вы смотрите? Не нравится? А им, думаете, нравится? Это даже по телевизору недавно показывали… про этот скверик. Жора там тоже… мог быть. Я там видел одного знакомого пацана. Он со мной в соседнем подъезде жил, на год меня младше, а теперь вот в Питере живет, с педиками… и в порнухе снимается, которая с малолетками. Вот так. Да ему еще повезло. Можно, я еще водки? — И, не дожидаясь моего разрешения, Паша налил себе еще, выпил, смешно — то есть было бы смешно в иных обстоятельствах — сморщил нос и продолжал: — Я говорю, ему еще повезло. Вот, — в его мимике и интонациях голоса уже появилась неестественная, злая веселость. — А бывает и хуже. Например, один пацан не захотел работать так и сниматься в порнухе не захотел. Так его убили, разделали и на органы через Финляндию продали. Говорят, там дальше через Норвегию — и в Штаты. Так что мне еще повезло.
Было очевидно, что, вспоминая эту черную жуть, о которой большинство наших сограждан не имело понятия, маленький киллер пытался успокоить сам себя.
Дескать, не такой уж он несчастный, бывает еще хуже. Вот он жив и может за себя постоять, а ведь кто-то, уже безответный, тех же десяти лет от роду, лежит по частям в колбах и пробирках, чтобы потом прижиться в теле какого-нибудь богатого америкашки.
Сказать, что я могла понять его, Пашу, — значит покривить против истины.
А он, вопреки моим ожиданиям, пришел в себя, вытер ребром ладони влажные глаза и сказал грубо, вероятно, желая этой грубостью показать, что он вполне контролирует себя, что он не раскис и что эти его откровения насчет несчастных детей — просто сброс информации:
— Ладно, слушайте. А то там эти менты, наверно, уже заколебались искать, кто им столько работенки подкинул.
И он рассказал…
* * *
Паша Иванов до шести лет был вполне нормальным ребенком из почти нормальной семьи. Его отец, инженер Иванов, хоть и любил выпить, все-таки знал какую-то меру. К тому же его жена, мать Паши, не поощряла, когда муж приходил домой пьяный.
Паша не очень хорошо помнил мать. Его память пробудилась позже, чем у большинства детей: многие помнят все, что с ними было, с двух-трех лет.
