Я видела, как разлетелись боковые стекла, «девятка» тронулась с места, сразу набрав большую скорость, а потом, некоторое время выдержав верное направление движения, неловко съехала на обочину. И через несколько секунд я услышала глухой всплеск.
Там был небольшой пруд.
Маленький человек уронил пистолет и, упав на землю и вжимаясь в нее всем телом, выговорил тонким, отчаянно дрожащим, жалобным голосом:
— Помоги… мне.
И я выронила собственный пистолет и опустилась возле своего нежданного гостя на колени… схватила его голову обеими руками и осторожно повернула лицом к себе. Уложила на спину.
Маленькое лицо было перемазано грязью, кровью и потом, короткие волосы слиплись на лбу. Это было страшное лицо. И оно было тем страшнее, что было детским, и на этом детском лице темнели серьезные, глубоко запавшие обреченные глаза.
Это был Паша Иванов.
* * *
Василий возник за моей спиной неожиданно. В руке он держал пистолет, но, увидев, что происходит, убрал его в кобуру и, легко подхватив тонкое тело Паши, понес в дом.
— Да у него кровь… — выговорил он, заходя в прихожую. — Ранили его, наверно.
— Да не, это я на камень напоролся… поцарапал… когда в кусты прыгал. И лицо тоже… немного… — пробормотал Паша.
Все это время я молчала — никак не могла прийти в себя. Проклятая, проклятая жизнь… до чего мы дожили, если ребенок берет в руки оружие, чтобы защитить свою жизнь! Или того хуже — чтобы отнять чужую.
Паша, усаженный в кресло, долго молчал. Потом вытер краем ладони пересохшие губы и сказал:
— У тебя есть текила?
— Что?
— Текила… ну, кактусовая водка.
Такая просьба не удивила меня: десятилетний мальчик, который только что на моих глазах убил человека, может попросить и не такое.
— Текилы нет, Паша. Водка, коньяк. Но ты…
— Ничего со мной не будет, — грубо сказал он, вернее, выговорил так, чтобы прозвучало грубо — но прозвучало как-то жалко, словно оправдывался он: да, я такой, но я не виноват, что я такой.
Честное слово, первый раз я видела, как ребенок пьет водку. Я налила ему граммов пятьдесят, он вылил ее в рот одним движением, словно ему приходилось делать это много раз, и он уже сам не рад, что делает это, но приходится…
Как хронический алкоголик. Гены такие… Наверняка его отец — алкаш.
Он допил, поставил стопку на стол и сказал:
— Мне это… мне нужно, чтобы ты мне помогла. Ты ведь Юля?
— Юля, — подтвердила я. И не показалось странным и фамильярным, что это существо втрое младше меня называет меня на «ты».
