— Правда. Только не Шиллинг, а Шиллер, наверно, — с кислой улыбкой ответил Гроссман. — Шиллинг — это такая английская монета была.
— А у тебя есть?
— Есть, — ответил Борис Евгеньевич, который являлся счастливым обладателем богатой коллекции монет. Многие из них были завидными раритетами и представляли значительную даже в сопоставлении с финансовыми активами Гроссмана ценность.
— Покажешь, как домой придем, — сказала девочка и повернулась ко мне: — А ты, Юля, где такой красивый костюмчик взяла? Папа, я тоже такой хочу.
Гроссман только пожал плечами: ну, видите?
— Катя, одно дело, как одевается девочка, а другое дело — как одевается уже взрослая дама, — сказала я примирительно. — Вот прочитаешь стихотворение Шиллера, поумнеешь…
— Да что ты мне рассказываешь, как трехлетней? — неожиданно довольно грубо перебила Катя. — Взрослые дамы! Взрослые дамы не столько одеваются, сколько раздеваются… да.
— Катя, это что еще такое? — строго спросил Гроссман и поправил галстук.
— А что Катя? Как охранник Юрка приволок телку к нам в дом… рыжую шалаву в точно такой же занюханной кожаной юбке, как вот у Ирки-лахудры из параллели… так это ничего, а как я что, так «Катя, Катя!». Что Катя? И теперь…
— Ладно, нам пора, — поспешила вмешаться я, — а то скоро концерт начнется.
— Да, конечно, — спокойно сказал Гроссман, которому такие монологи дочери, по всей видимости, были не в диковинку.
Борис Евгеньевич повернулся и медленно направился по коридору, а за ним в некотором отдалении последовал словно связанный с боссом невидимыми нитями телохранитель.
Второй бодигард, высокий атлетичный парень модельной внешности, посмотрел на Катю довольно свирепо, и по выражению его аккуратно выбритого лица и по тому, как раздулись узенькие ноздри и искривились губы, выталкивая какое-то ругательство, — по всему этому я поняла, что упомянутый Катей аморальный охранник Юрка и этот молодой человек, косо глядящий на дочь своего босса, есть одно и то же лицо…
Глава 2 Тарасовский римэйк питерского «гимназического» инцидента
Сидя в первых рядах большого актового зала гимназии, я не вслушивалась и не вглядывалась в то, что говорили, разыгрывали и пели на сцене отпрыски влиятельных родителей. Банкир Гроссман и вовсе не смотрел на гимназистов, а вполголоса говорил по мобильному телефону и косился куда-то вправо, как будто увидел там интересующего его человека.
Клеветнически опороченный еще в коридоре красавчик-охранник Юра время от времени поглядывал в мою сторону и интенсивно сопел.
