Корсаков провел рукой по лбу и закончил свой рассказ:
— Мне тяжело говорить об этом, Дмитрий Филиппович. Ведь я предупреждал, что вы многого не знаете. Как я уже говорил, мне совсем не хотелось «сдавать» Романа, хотя я мог это сделать. Я решил обезоружить его и захватить с собой. Ведь он когда-то был моим другом. И мне очень жаль его. Дело в том, что ваш сын действительно причинил Иванову много зла. Да и вы тоже, Дмитрий Филиппович.
Губернатор хотел что-то сказать, но никак не мог. На его шее вздулись жилы, ему явно было дурно. И он с трудом выдавил из себя вопрос:
— Какое… зло? — наконец прохрипел он.
Корсаков посмотрел на меня. Он был бледен, но спокоен — в отличие от багрово-красного и испуганного Дмитрия Филипповича.
— Роман рассказал мне, что произошло на самом деле, — Владимир помолчал с минуту и наконец решился: — Ваша дочь, Юля… Она вовсе не пропала…
— Что? — похрипел губернатор.
— Ее убили.
Дмитрий Филиппович заморгал короткими ресницами.
— У…били? Кто? Когда?
— Да тогда же, пятнадцать лет тому назад. На глазах Иванова. Друзья вашего сына. Они потом перешли на работу в милицию, потом к бандитам, а потом и вовсе к вашему старому недругу — Александру Емельяновичу Войнаровскому.
— Кто они?
— Роман уже наказал их, — отозвался Корсаков. — Это некто Афонин, Грибов и Кравцов. Охранники Войнаровского. Афонина Иванов убил отверткой, Кравцова расстрелял из «узи», а Грибову проломил голову. Ударил о стену.
Точно так же, как он сделал это с Игорем. Разумеется, последнюю фразу Владимир не произнес вслух, но она и без того как бы повисла в до отказа насыщенном человеческими страстями и болью воздухе VIP-апартаментов «Каллисто».
Молчание было обманчивым, предательским и неверным. Оно грозило вот-вот ускользнуть, обрушиться, как холм, или уйти из-под ног, как травянистый покров над трясиной. Тишину в комнате нарушало лишь хриплое дыхание Дмитрия Филипповича — как будто в его груди одна за другой рвались струны.
Наконец губернатор поднялся из кресла и, тяжело ступая, приблизился к Корсакову:
— А какие… у вас доказательства сказанного?
— У меня нет никаких доказательств, — спокойно ответил Владимир. — Думаю, даже у Иванова нет никаких доказательств.
— Но он же душевнобольной!
— Кто вам это сказал?
— Вы!
— Я не говорил, что он душевнобольной. Я сказал только, что подозреваю у него расстройство психики. Но это ничего не значит. Душевнобольной не смог бы так хладнокровно и профессионально убить Войнаровского и его охранников. Да и Игоря тоже. Всегда знал время и место. Точно все просчитывал, не оставлял практически никаких следов…
