Шаповалов пытался беспристрастно проанализировать то, что с ним случилось, и понять, почему его мыслями и телом так безраздельно завладела Лиля. Выводы, которые напрашивались сами собой, были ему более чем неприятны. По всему выходило, что он, тонкий интеллигент и даже интеллектуал, купился на высокопробный секс и… только. Это было похуже глуповатой восторженности чеховской Душечки, что-то гораздо более примитивное, низкое и… животное.
Они по-прежнему мало разговаривали с Лилей. Основным их времяпрепровождением была постель. Сексуальной техникой Лиля владела в совершенстве. Она знала, как довести Андрея до пика формы, даже если он не выспался и сильно устал. Он, как сейчас принято говорить, хотел ее всегда.
После нескольких первых встреч с чужой женой Лера стала казаться Андрею излишне худой и даже костлявой. Его руки помнили объемы Лилиных форм, и они уже представлялись ему совершенством. Ему, всегда предпочитавшему брюнеток, вдруг резко понравились самые бледные блондинки. В каждой попавшейся навстречу светловолосой женщине ему чудились фантастический темперамент и затаенная первобытная страсть. Он ловил себя на том, что посылает им вслед особые чувственные взгляды. Андрею стала неприятна даже правильная Лерина речь. Ему стало казаться, что истинная страстная женщина должна непременно грассировать, а не вещать, будто учительница русского языка на уроках развития речи. А уж жить на Учительской улице — вообще, верх неприличия… Что же касалось сексуальных удовольствий, то Лера не могла дать Андрею и сотой доли того, на что была способна огненная Лиля.
Когда чувственный голод был несколько утолен, Шаповалов попытался поговорить с Лилей. Ему хотелось, чтобы она рассказала о себе и своей жизни, но женщина каждый раз отделывалась несколькими общими фразами. Он хотел бы, чтобы она сказала, как неприятен ей муж и как замечателен в постели Андрей, но Лиля всем разговорам предпочитала действие. Она запечатывала ему рот поцелуем, а ее руки тотчас начинали расстегивать его джинсы, и все разговоры кончались каждый раз одним и тем же — фантастическим наслаждением от обладания друг другом.
Несколько раз Андрей водил Лилю в театр, для чего выбирал самые свои любимые или нашумевшие спектакли. Она ни разу не высказала ни одобрения, ни порицания ни одной из пьес. Андрей понял, что к театральному искусству женщина равнодушна. Точно так же, впрочем, оба были равнодушны к музеям, выставочным залам и особенно к филармонии. Довольно скоро он догадался, что им с Лилей вообще не о чем говорить, но это нисколько не умалило его влечения к ней. Андрей начал мучиться тем, что попал в плен к современной одалиске, но вырваться из него никак не мог. Он сказал Лере, что полюбил другую женщину, и томился тем, что солгал. Он уже понимал, что дело тут вовсе не в любви, а в бешеном зове плоти, который он, как ни бился, укротить не мог. Не мог он и обманывать Леру, а потому сознательно отказался от нее.
