По саду движется робот-садовник, подрезая ветки, удобряя землю. Робот поворачивается на своей тяжелой черной платформе и вопросительно вглядывается в человека. Майкл протягивает руку с браслетом и позволяет роботу осмотреть пропуск. После этого робот теряет к Майклу интерес.
Теперь Майкл уже далеко от гонады 116. С этого расстояния она неотличима от гонад 115 и 117. Майкл поворачивается и идет по аллее, ведущей прочь от линии, вдоль которой выстроились гонады.
Вот пруд. Майкл склоняется над ним и окунает в него руку. Затем наклоняет лицо к поверхности воды и пьет, весело фыркая и брызжа водой.
Восход уже начал окрашивать небо. Погасли звезды, побледнела луна. Майкл поспешно раздевается и медленно погружается в воду, вздрагивая, когда она доходит ему до поясницы. Осторожно плывет, то и дело опуская ноги, чтобы нащупать холодное вязкое дно.
Поют птицы. Бледный свет разливается по небосклону. Майкл выходит из воды и, чуть дрожа, мокрый и голый, стоит на берегу пруда, прислушиваясь к птичьему гомону и созерцая красный диск солнца, всплывающего на востоке. До сознания Майкла постепенно доходит, что он плачет. Он плачет от окружающей его красоты, от одиночества. Он один в первом рассвете мира. Он Адам! Майкл трогает свои гениталии. Взглянув вдаль, он видит на горизонте три гонады и уже не может определить, какая из них 116-я. Там Стэсин и Микаэла. «Если бы Микаэла была сейчас здесь, мы были бы с ней голые, как Адам и Ева, и за нами следил бы змей-искуситель». Майкл улыбается этой мысли. Он совсем один, никого нет в поле его зрения, но он этого не боится. Больше того, ему это нравится, хоть он и тоскует по Микаэле и Стэсин. Он желает их обоих, он хочет каждую. Он дрожит, плоть его твердеет и напрягается от вожделения. Со слезами на глазах он опускается на влажную черную землю. Он замечает, что небо стало голубее, и, закусив губу, охватывает рукой свой член. Усилием воображения он вызывает видения пляжа на Капри, вино, мальчика, козленка, себя и Микаэлу, обнаженных, сплетенных в одно целое, поцелуи… Он тяжело дышит и извергает семя, удобряя голую рыхлую землю. В этой маленькой липкой лужице двести миллионов нерожденных детей.
Потом он снова купается в пруду и, освеженный, пускается в путь, неся свою одежду в руках. Примерно через час он одевается, опасаясь поцелуев жгучего солнца на своей нежной комнатной коже.
В полдень равнины, пруды и сады остались далеко позади. Майкл вступил на периферийную территорию одной из сельскохозяйственных коммун. Мир здесь широк и однообразен, а виднеющиеся на горизонте гонады кажутся поблескивающими колышками, удаляющимися на восток и на запад. Вокруг ни деревца. Нет и намека на то буйство дикой растительности, на то хаотическое переплетение зеленых ветвей, которое он видел в телевизионном путешествии по Капри.
