— Будьте здраве! — обратился Василий Иванович к двум женщинам, вышедшим навстречу. Великий князь попытался сообразить, какая из них будет хозяюшкой, и, приглядевшись, отметил, что обе они недурны и, видно, воевода понимал толк не только в пищалях.
— Здравствуй, батюшка-государь! — Женщины не поленились ударить тридцать поклонов кряду.
Следом за бабами на крыльцо ступил Михаил Глинский.
— Государь, что же ты скороходов-то не послал, мы бы тебя сумели встретить.
— Распрямись, боярин, не за угощением я к тебе пришел. Слышал я о том, что ты охотник славный, а я и сам до этой затеи весьма охоч.
— Слушаю тебя, Василий Иванович.
— Я бы хотел тебя охотничим поставить. Ну как, уважишь государя?
— Батюшка Василий Иванович, за честь великую сочту!
— Вот и сговорились, а то, я слышал, ты шерстью порос, подобно лешему. Дружбу с нечистыми завел. Али неправду в народе говорят?
— Кроме домовых, в горнице никого не держу, государь.
— Ежели так, отведаю я твоего угощения. — И Василий, распрямив спину, стал подниматься на крыльцо. — А это что еще за девица? Почему я раньше ее не видывал? — пробурчал великий князь, заметив Елену, которая, набравшись смелости, глядела на государя во все глаза.
— Неужно позабыл, Василий Иванович? Племянница моя, княжна Елена. Два года назад я ко двору ее представлял, хотел, чтобы великой княгине служила. Да ты сказал, что для сенных девок она знатна, а для боярышень еще не созрела.
Василий припомнил этот разговор. В тот день ко двору были представлены три девицы: две из рода Кошкиных-Кобылиных, третья — Глинская. Елена показалась государю тощей и неуклюжей, напоминающей колодезного журавля. Таких боярышень государыня Соломония не приваживала и при случае выставляла со двора. Зато Кобылины и впрямь напоминали молодых холеных лошадок, впервые выведенных на смотр.
И кто бы мог предположить, что сия куколка способна переродиться в столь яркую бабочку!
Василий Иванович не мог оторвать от девицы глаз.
— Хороша твоя племянница, — признался государь. — Так и зрел бы ее целый день. Расцвела!
— Красавицей девка уродилась. — Губы Михаила довольно расползлись в улыбке. — Мы, Глинские, все широкой кости. А она хрупка, но притом телесами сдобными не обижена. Все в ней ладно, — оглядел он племянницу с головы до ног. — А ну, девица, поднеси Василию Ивановичу кваску, пускай сполна отведает.
В цветастом длинном рушнике Елена подала государю высокий кубок с пенящейся медовухой.
Пригубил хмельной напиток государь и поставил кубок на поднос.
