— Понятно, — удрученно протянул князь Ромодановский. Хлопотное это дело — на царстве сидеть, не успеешь одну беду вывести, когда уже другая внимания требует. — Жалованья тебе хватает?
Начальник стражи довольно заулыбался:
— Федор Юрьевич, благодетель ты наш! Коли не ты, так не знаю, как бы и жил! Хозяйство содержу, а оно немалое, почитай, пол-улицы будет, — не без гордости протянул старшина. — А тут еще и пиво варю, тоже достаток имею.
— Я тебе еще добавлю, — сунув руку в карман, он вытащил горсть серебра. — Держи!
— Да за что же такая награда, Федор Юрьевич? — оторопел начальник стражи, все еще не решаясь подставить ладонь.
— Держи, говорю! — прикрикнул князь.
Серебро звенящим ручейком полилось в грубоватые ладони старшины, сложенные лодочкой. Не просыпать бы!
— Знаешь, здесь сколько? — прищурился князь.
Голова взглянул на горку монет, сглотнул набежавшую слюну и отвечал сиплым голосом:
— На эти деньжища полдюжины коров купить можно.
— Верно… Половину возьми себе за верную службу…
— Благодарствую покорнейше, — склонилась коротко стриженная голова.
— …А вот другую отдай товарищам. Пусть в кабаки походят да крамольные речи о государе-батюшке послушают. Пусть запоминают всех тех, кто о нем худое говорит. И чтобы тебе обо всем сообщали. Ну а ты уже мне все расскажешь. Уразумел?
— Как не понять, Федор Юрьевич! — охотно закивал головой старшина.
Федор Юрьевич посмотрел в сторону удаляющейся кареты. Поднятые из-под копыт коней клубы пыли не давали разглядеть сопровождение. Зависнув над самой дорогой, пыль медленно оседала, освобождая для обозрения поначалу всадников, а потом коней. Далее дорога скатывалась под горку. Через какую-то минуту и карета пропала, будто проглоченная неведомым зверем, за ней сгинули и всадники. Замешкался лишь последний, крикнув что-то повстречавшейся девушке с коромыслами. Поднялся на дыбы конь, тряхнул длинным хвостом и провалился вниз следом за остальными.
— Вот и славно, — проговорил с облегчением Федор Юрьевич. — А когда это потратишь, так я тебе еще добавлю. — Вздохнув тяжко, изрек: — Чует мое сердце, будет нам работа, когда Петр Алексеевич возвернется.
