Драконы появляются здесь редко. Им неприятны плавающие, покрытые травяным ковром острова, на них трудно удержаться, иногда дракону удается выбраться из топи в самый последний момент.
Вот так я и вырос в Муире, который тогда еще не был городом. Просто жалкий поселок, крошечное сборище ветхих домишек, стоящих на специальных опорах, которые напоминают ходули и разваливаются ровно через полгода. Посередине поселка кузница. Живут здесь изможденные, страдающие болотной лихорадкой люди; взрослые с воспаленной, покрытой пятнами кожей и гноящимися глазами и дети со вздутыми животами. Я был одним из таких детей, вечно голодный, вечно расчесанный до крови, со струпьями от незаживающих ран, из носа у меня постоянно текли сопли, а из глаз — слезы.
То была не жизнь, а сплошное мучение. Никто не обращал на меня внимания, ведь я был одним из кучи ребятишек, их постоянно рожали, но всегда без особого желания, едва ли четверть из них достигала взрослого возраста. Я спал на голых досках, ел то, что оставалось, и жил не лучше блохастой бродячей собачонки.
Для моего отца я был как кость в горле, потому что он думал, что зачат я не от него, а от его брата, с которым якобы моя мать не раз тайком развлекалась. Не знаю, так ли это, потому что, насколько я помню, мать была тихой, изможденной женщиной, ее постоянно терзала лихорадка, она редко могла даже выйти из хижины. Пока я был маленьким и беззащитным, отец частенько вымещал на мне свой гнев, вызванный жалким существованием. Тогда я узнал, какой разный вкус может иметь кровь в зависимости от того, из какой именно части тела она течет. Я узнал разницу между болью от сломанного пальца и после удара в подложечную впадину. И много чего еще.
О, еще я научился выживать. Научился грабить и воровать, главным образом еду. И убивать. Я лишал жизни каждого зверя, который мог оспорить у меня добычу. Научился подкрадываться и наносить молниеносный удар. Иногда я устраивал себе роскошный пир из крыс, если мне удавалось сбежать, развести костер и обжарить ободранную тушку на палке. Я глотал все, что можно назвать мясом. А поскольку от этого не умер, а рос и становился крепче, то начал гоняться за болотными тварями, в основном за утками, нежное белое мясо которых до сих пор вспоминаю с неописуемым восторгом.
В десять лет я впервые поднял руку на отца. Я ненавидел его до дрожи в коленях. Не в том дело, что я больше любил остальных членов семьи. Все они были лишними едоками, которые мешали мне хоть раз нажраться досыта.
