Военные рассказы | страница 42



После его смерти (его нашли в коридоре дома, где он купил квартиру; от трупа сильно пахло водкой) Ушлый Красавец снова приехал в тот город снимать фильм о последних годах жизни Джереми Гастингса, одного из последних великих кинорежиссеров Америки (Гастингс был частью той плеяды людей, связанной со студией The Holy Forest, с уходом которой окончательно ушло в прошлое само кино). Он встречался с людьми, знавшими Гастингса, брал у них интервью. Фильм, естественно, назывался «По следам "России"».

Соседи, собутыльники Гастингса говорили все одно: был душа-человек, любил Россию, пил как зверь… Говорили о его гениальности, о его причудах, о странном финале, который он избрал…

Попался один старичок, говорят, он хаживал к Гастингсу беседовать. Старичок в городе считался тайноведческим.

Чинно сидя в саду под яблоней, старичок сказал Ушлому Красавцу по-русски: «Вот что я вам скажу, дорогой мой дружок. Покойный Иеремия всю жизнь не любил Россию. Отца его убили русские на войне 2038 года. Отец его был ирландским сумасшедшим из Ольстера, кадровым военным, снайпером. Мать же его была индианка из Мексики, из старого рода колдунов. Джереми сам был тяжелый психопат, и часто мерещилось ему в бреду, что он могучий шаман. Джереми хотел подточить своим фильмом ту магическую защиту, которая издревле охраняла нашу страну от врагов. Но он опоздал: к тому времени, когда вышел его фильм, защита эта уже была снята. Сильные и слабые духи покинули нас, и мы обрели новую святость – святость беззащитности – в глубинах нашего забытого миром позора. Больше нас ничего не защищает, кроме Господа Бога. Да нам другой защиты и не надо. Господь всех нас, кто еще остался в мирах воплощения, защитит и успокоит».

И старичок угостил Ушлого наливным яблочком.

РАЗНОЦВЕТНЫЕ ЗУБЫ

Ветеран войны Вениамин Андреич Соболев проснулся в своей комнате весенним утром 1993 года. Он жил в коммунальной квартире на первом этаже, занимал одну небольшую комнату, узкую и длинную, выходящую окном в старый московский двор. Двор этот прятался в переулке, за темной аркой, сразу за кинотеатром, где показывали исключительно только индийские фильмы, в непосредственной близости от Курского вокзала.

Неподалеку шумело и грохотало Садовое кольцо, бурлила грязная привокзальная площадь, поезда уносились на юг или в веселое Подмосковье, а во дворике было почти тихо, но в то же время по-весеннему светло: пьяный солнечный свет согревал пыльный асфальт, по нему скакали и орали птицы, изредка пробегали то ребенок, то кошка, зеленая трава пробивалась под окнами… Старик Андреич высунул лицо в форточку, сквозь засранную птицами решетку вдохнул возбужденный московский воздух. За окном, в огромном городе кончалась, мимоходом, одна недолгая, но безумная эпоха, и начиналась другая, тоже безумная и недолгая.