Из рядов его подчиненных тоже посыпались предложения подобного же характера. А шурин начальника, тоже офицер (или, во всяком случае, носил офицерские погоны) прямо заявил мне:
– Сколько вы, господин революционер Махно, захотите денег, я и мои родственники вам не дадут, но двадцать тысяч рублей я вам обещаю.
Мои хлопцы, держа перед каждым из этих жалких людишек винтовки наизготовку, не выдержали. Они расхохотались над их предложениями денежного подкупа и закричали мне:
– Вы думаете этих негодяев пощадить?
– Конечно, убивать их нельзя, – сказал я друзьям. – У нас нет данных об их зверских действиях в борьбе с революцией, против тружеников. Повяжите их и быстро отвезите в сторону от дороги саженей на сто - сто пятьдесят и бросьте их там где-нибудь в ложбинке. Ночью их никто не развяжет, а могут их развязать только наутро пастухи или кто-либо из проезжих по полю крестьян. За это время мы будем совсем в других районах, за Днепром. (Слово "Днепр" я упомянул умышленно, для отвода глаз. В действительности мы держали путь на Гуляйполе.)
Но разоруженные наемные слуги гетманщины в это время кинулись убегать во все стороны. Мы бросили лошадей и подводы и все, как один, бросились за ними вдогонку. Кого легко настигали, тех хватали и сводили к подводам, а кого трудно было поймать, тех пристреливали.
Офицеров и нескольких рядовых вартовых мы поймали. Мои хлопцы снова закричали мне:
– Вы и теперь еще будете нянчиться с ними?
– Нет, видно, это верные слуги негодяя-гетмана и немецко-австрийского юнкерства, – ответил я своим на их возмущенный крик. И тут же добавил: – Сегодня они пытались подкупить меня, завтра попытаются подкупить других и, быть может, наскочат на слабых и подкупят. Нет, нет, пощады им никакой! Отпускать тех, кто служит за деньги палачам революции и помогает им уничтожать нас, тружеников, мы не можем, тем более после этой их попытки убежать от того, чтобы не быть связанными и молча пролежать известное время где-либо в поле, пока мы, не просившие их встречаться с нами, уедем дальше...
Я даже не успел сформулировать свое конкретное решение, как поступить с этой частью отряда. Мне пришлось лишь смотреть, как она выстраивалась бойцами на расстрел, и добавить ко всему сказанному:
– Не возитесь же долго!
И остаток этого отряда был расстрелян...
* * *
Теперь мы сели на лошадей этого же отряда, хороших и сильных лошадей, ибо они почти все были "собственностью" бывших их всадников. То был момент, когда помещики и кулаки, идя в гетманскую конную державную варту, приводили с собою своих коней.
