Они лежали без сна в эту ночь.
Утром она наблюдала, как он движется по комнате, как спокойны его движения, и думала о том, что она взяла у него сегодня; ощущая тяжесть в кистях рук, она чувствовала, что её сила как бы перелилась в его нервы, словно они обменялись энергией.
Она сказала:
— Я люблю тебя, Роурк.
Она сказала это впервые. Она увидела на его лице отражение своих следующих слов еще до того, как произнесла их.
— Я вышла замуж вчера. За Питера Китинга.
Было бы гораздо легче, если бы у него исказилось лицо, если бы он стиснул кулаки. Но ничего этого не произошло. И в то же время она знала, что именно это происходит сейчас в нем, только внутри, страдание не облегчалось внешним проявлением.
— Роурк, — испуганно прошептала она.
— Все в порядке, — спустя немного сказал он. И затем добавил: -Подожди немного… Хорошо, продолжай.
— Роурк, до того, как я нашла тебя, я всегда боялась встретить такого человека потому, что я знала, что тогда я должна буду столкнуться с тем, что я увидела на суде, и сделать то, что я сделала там. Мне было противно делать это, потому, что защищать тебя — это оскорбить тебя, и для меня самой было оскорблением то, что тебя надо было защищать. Роурк, я со всем могу смириться, кроме того, что большинству людей кажется наиболее простым: «половинчатость», «почти», «окольный путь». Может быть, у людей есть на это свои причины, я не знаю. Я не хочу знать. Я знаю только, что мне это не дано. Когда я думаю о том, кто ты такой, я не могу принимать никакой другой действительности, кроме твоего мира. Или, по крайней мере, такого мира, где у тебя будет возможность драться, драться оружием, которое ты выберешь сам. Но этого не существует. И я не могу жить где-то между тем, что существует, и тобой. Это означало бы бороться с людьми, которые недостойны быть твоими противниками. Это означало бы пользоваться их методами борьбы. Это значило бы делать по отношению к тебе то, что я делала по отношению к Китиигу: лгать, льстить, лавировать, идти на компромисс, заискивать перед каждым ничтожеством — только чтобы они оставили тебя в покое, дали тебе возможность работать, строить. Понимаешь, Роурк, просить их, умолять, вместо того, чтобы смеяться над ними; дрожать, потому что они всемогущи и могут причинить тебе боль. Неужели я так слаба, что не могу сделать этого? Но я не знаю, что можно считать большей силой: прятать все это ради тебя, или так любить тебя, что все остальное оказывается неприемлемым. Я не знаю. Я слишком люблю тебя.
