Стеклянные дождевые нити вспыхнули в луче кинопроектора. В открытом кинозале поднялся шум. Экран погас.
Виталька первым почуял беду.
– Летим!
Мы вырвались из мокрых веток, косо пронеслись над улицей, едва не зацепив заборы.
– Выше надо, выше! – крикнул я, думая, что Виталька нарочно прижимается к земле.
Но нас прижимал дождь. Намокший ковер-самолет отяжелел и плюхнулся посреди какого-то двора, вымощенного гранитными плитами.
– Приехали, – с тихим отчаянием сказал я. – Что теперь делать?
– Пешком дойдем, – сказала Ветка. – Не размокнем.
Разве я размокнуть боялся? Я на дождь и внимания не обращал! Я думал про одно: что будет с ковром? А вдруг он больше не сможет летать? Но это была такая страшная мысль, что я даже побоялся сказать о ней вслух.
Ковер лежал плоско и мертво. Мы сошли с него на каменные плиты. Все, кроме Ветерка.
– Тебе нельзя, – строго сказала Ветка. – Ты же слово давал.
– Что же делать? – спросил он.
– Он же слово давал, – повторила Ветка, требовательно глядя на меня и на Витальку.
Виталька вздохнул и подставил Ветерку спину, облепленную мокрой рубашкой.
– Садись.
– Да вы что, ребята… – жалобно сказал Ветерок. – Я же…
– Садись, – повторил Виталька. – Дотащим. Ты же из-за нас влип.
– Я из-за себя.
– Садись, – сказал я.
Через минуту Ветерок ехал на Витальке, а мы с Веткой тащили на плечах свернутый в трубу ковер. Он был страшно тяжелым от впитавшейся воды. И все-таки не этот груз угнетал меня, а все та же мысль: “Будет ли ковер летать?”
Ветерок время от времени требовал опустить его.
– Сиди, – кряхтя, говорил Виталька.
Дождь прошел. За крышами прокатывался дальний гром. Мы молча шлепали по мокрым тротуарам, пока не подошли к Веткиному дому. Ветка вывела велосипед. Она велела Ветерку сесть на багажник и сказала, что довезет его до самого крыльца. А мы дотащим ковер до дома.
– Вы придете завтра? – торопливо спросил Ветерок.
– Придем, – пообещал я. И подумал, что, если даже ковер вышел из строя, одна радость у нас все-таки еще осталась: новый хороший друг.
Следующий день был полон переживаний. Ковер лежал на крыше под солнцем, и от него шел пар. У этого пара был запах, как у тумана в тропических лесах (так нам с Виталькой, по крайней мере, казалось). Высыхал ковер медленно, и, когда мы попытались взлететь на нем, он даже не шелохнулся.
Виталька глянул на меня тоскливыми глазами.
– Неужели все?
Я пожал плечами. По правде говоря, у меня слезы в горле скреблись. Но я мужественно сказал:
