На деньги мы тоже не играли. Чаще всего их у нас не было. А если были, то общие. Какой смысл выигрывать друг у друга?
Ругательные слова мы говорили. Но тетя Валя их не понимала. Мы придумывали их сами, на ходу, если что-нибудь случалось. Иногда эти слова походили на иностранные пиратские ругательства или марсианские заклинания.
В общем, тетя Валя считала нас вполне нормальными детьми. А если уж мы очень ей надоедали возней и проделками, она говорила:
– Виталий и Олег! Вы совершенно невозможные люди.
Это означало, что тетя Валя сердится всерьез. Пора, значит, притихнуть и обдумать свое поведение. А если мы все-таки не притихали, тетя Валя заявляла:
– Я выставлю вас из дома, и ночуйте на дворе, пока не станете приличными людьми.
Но ни разу в жизни она не намекнула мне, что ее дом – это вовсе не мой дом и что я не должен про это забывать. И я, по правде говоря, забывал.
Мама тревожилась и огорчалась. Ей казалось, что я убегаю из дома из-за дяди Севы и Ленки. Но теперь уже не в этом было дело. Мы с Виталькой просто не могли друг без друга. Не могли, вот и все.
Мама наконец поняла это. Но ее беспокоило и другое. Плохим аппетитом я не страдал, а обедал, завтракал и ужинал у тети Вали чаще, чем дома.
– Как она кормит вас на свою пенсию? – волновалась мама.
Мое сообщение, что, кроме пенсии, есть зарплата Виталькиных родителей, ее не успокоило. Я узнал потом, что мама пыталась даже предложить тете Вале деньги за мое “содержание”, а тетя Валя с улыбкой, но твердо сказала:
– Оставим это.
Тетя Валя вообще была немногословна. Если жизнь текла без особых происшествий, мы знали заранее, какие фразы когда от тети Вали услышим. Утром она стучала шваброй в потолок и сообщала:
– Граждане! Солнце встало! Вставайте и вы!
Перед завтраком она обязательно спрашивала:
– Надеюсь, вы умылись, хотя бы символически?
А вечером, когда мы возвращались с улицы после многотрудного дня, она неизменно говорила:
– Боже мой! На кого вы похожи!
На кого мы были похожи? Ну, на своих мам и пап, конечно (хотя своего папу я теперь видел только на фотографиях). Немножко – друг на друга. На всех обыкновенных мальчишек. И больше всего – на самих себя.
Виталька был повыше меня, белобрысый, вечно нестриженый – на шее волосы косичкой. Глаза у него были длинные, серо-зеленые, рот большой и толстогубый, а нос тонкий, с чуть заметной горбинкой. На горбинке сидело пять желтых веснушек. Эти глаза, губы, нос, если смотреть на них отдельно, как-то не подходили друг для друга. Но когда все вместе – как раз и получался Виталька.
