Да, проходили годы, но Летящая звезда Барнарда еще ни разу не заглянула в его окно.
Серое небо неласково смотрит на город. Тысяча улиц. Сто тысяч домов. Миллионы нахмуренных окон. Визг тормозов, гул моторов, подошв нескончаемый шорох, пятна реклам, светофоров, одежд разноцветнейших ворох... И над асфальтом, бетоном и сталью, в пространстве высоком, черные птицы летят, летят неизвестно куда. Землю прижали тяжелой пятой города.
Разве найдешь в бесконечных безликих парадных эту заветную дверь, за которой укрылась Она? Разве найдешь в равнодушных бетонных громадах, в дебрях квартирных, подвалах, средь лестниц каскадов ту, что зовет за собою, являясь в предутренних снах? Надежды уходят. Летят неизвестно куда. Прочно стоят разрушители грез – города...
Он проблуждал много лет в недрах домов-исполинов и разыскал, наконец, эту заветную дверь. Долго звонил и стучал, ждал в подъезде пустынном множество дней и ночей, нескончаемо длинных, тщетно надеясь – и только теперь понял, что дверь заперта навсегда.
Изгнали Мечту города и шеи своих фонарей наклонили повинно...
Он встал и вышел под мелкий дождь, подняв воротник плаща.
Хорошо было просто ни о чем не думать. Просто бродить по дорогам, просто гулять по лесу, просто сидеть на бревне, прислонившись спиной к заборчику и разглядывать кур, копающихся в грязи. Хорошо еще было зайти вечером в тот самый невзрачный клуб, сесть в уголке и смотреть, как танцуют под неожиданно новенькую, с полированными боками радиолу.
Навсегда затерялась в марсианских пустынях Аэлита, в сонных водах океана исчезла Бегущая по волнам, угасла Летящая звезда Барнарда и прекрасная Юдифь равнодушно попирала голову врага. Все было понятно и совершенно определенно – и все-таки, черт возьми, неужели прошло время Аэлит?!
Он вновь вышел к дороге и, поколебавшись, направился назад, к дому.
До самого вечера он колол дрова, весело и бездумно взмахивая топором, потом поужинал с немногословной бабкой Шурой и лег спать. За окном еле слышно нашептывал вечерние сказки мелкий дождь, из клуба доносилась музыка и негромко стучал будильник на столе.
Когда он проснулся ночью, дождь и музыка уже стихли, и только будильник торопливо отсчитывал время, отсчитывал машинально и размеренно, непонятно для кого и зачем. Он сидел, обхватив колени руками, сидел в полной темноте и продолжал любоваться прекрасным лицом. Потом лицо исчезло, и он понял, что оно приснилось ему. И поняв это, он вспомнил сон, вернее, не сон, а тот его обрывок, который только и в состоянии удержать память – ведь все остальное обязательно забывается при пробуждении.
