– Скажи спасибо моим ребятам, подстраховали. В багажнике отдыхает.
– Вы что, совсем, что ли?
– Прикажешь ему кофейку в подъезд принести? Боюсь, не поставил ли он в зале кого?
– Я знаю Любима, он тихушник по натуре. Одиночка.
– Хорошо бы. Ладно, мы тут засиделись. Игорь, мы приносим свои искренние извинения за случившийся конфуз и, думаю, в ближайшие пару часов все выясним. Документы найдутся. Некоторые глупые люди решили поводить нас за носик.
– Хорошо. Дайте мне знать, как только все образуется. Не прощаюсь.
Петухов кивнул собеседникам и покинул кафе.
– Ну что, Эдик? Каковы планы?
– А план, друг мой, один. Поговорить с Валерием Алексеевичем, как только он придет в чувство.
– Мне участвовать?
– В принципе, ты уже во весь рост засвечен. Так что прятаться за дверью смысла не имеет. Ребята прокатятся к жене, на всякий случай успокоят брошенную женщину, а то не вынесет страданий. Я все же боюсь, не прикрывает ли кто нашего хитрого юношу? Как же он узнал про встречу?
– Его некому прикрывать. Просто некому. Он ничей.
– Одного прокола хватит.
– Что с Валерычем будем делать? После, я имею в виду.
– Ну, что-что? У тебя есть предложения? Как говорится, по законам военного времени…
– Вот дурак!
– Ничей, да еще и дурак. Лучше быть чьим-то умным. Все, поехали. Иди к машине, я расплачусь за кофе.
Музыка. «Пи-пи-пи…»
– Алло.
– Привет.
– Здравствуй.
– Как твои дела?
– Хорошо.
– Знаешь… Я звоню, чтобы сказать тебе, что ты дятел.
– Что-что?
– Ты дятел.
– Сам ты дятел.
Музыка.
«Классный текст, прямо Шекспир, и музон ничего – бодрит. Хит, наверное. Ой, больно-то как…»
– Дайте ему нурофена. Раз – и боль пройдет. Поаккуратнее нельзя было? Вы ему «волосок стряхнули».
– Сильнее приложишь – легче тащить. Рекламная служба «Русского радио».
– Валера… Валерочка, скушай таблеточку. Таблеточку за папу, таблеточку за маму, таблеточку за начальника. Ну…
«Тьфу, еб… Что это за козлоголовый черт? Что он мне там сует? А, это же Геворкян „на ты“, адвокат в пенсне. Чего ты хочешь, четырехглазый?»
– Валера, ты себя хорошо чувствуешь?
– У-у-е-е-э…
– Господи, его стошнило. Подотрите тут. И сделайте радио потише, это, возможно, от песни. Меня сейчас тоже вырвет.
Эдуард отошел к столу, на котором валялось отобранное у Любимова имущество. Еще раз осмотрел. Кошелек с двумя червонцами, мелочью и фотографией жены, сломанная расческа, связка ключей, изгрызанная ручка-не-паркер, потрепанная записная, замусоленный носовой платок. Пейджер.
– Это служебный?
