Водицы бы испить, во рту сплошная кислятина. Не позвать ли официанта? «Минералочки, пожалуйста, два раза…»
Попытался освободиться от пут. Ха-ха-ха… Это только товарищ Бонд играючи делал. А товарищ Чернаков талантом не вышел.
Оставалось одно – смириться с участью и смиренно ждать, накапливая силы. Рано или поздно за ним придут. Не умирать же голодной смертью его здесь оставили, чтобы потом сжечь в печке и попариться.
«Отыскал приключение на свою голову. В прямом смысле… Вместо того, чтобы спокойно искать новую работу и жилье, понесся за правдой с шашкой наголо. Мужа любовницы спасать, надо же… Теперь самого спасать надо»
Он закрыл глаза, расслабил руки. Кисти начали неметь. Как бы гангрену не заработать. Головная боль потихоньку начала отпускать.
Засечь время Вячеслав Андреевич не мог, но не сомневался, что пролежал в таком положении три периода по двадцать минут. Он умел чувствовать время, хотя данное качество не особо помогало в его нынешнем положении. Когда игра перешла в овертайм, и кисти рук уже жили самостоятельной жизнью, за дверью, наконец– то, послышалась человеческая речь. Официант…
– Сюда…
– Как он?
– Был жив.
Пахнуло холодом с улицы. Вошедшего господина Чернаков не знал. Господину было сел сорок-сорок пять, голова практически лишенная растительности, напоминала глобус. Коренастая фигура, степенное брюшко. Гардеробчик не из дешевых. Зимняя кожаная куртка с пушистым воротником, дородная обувка. Под курткой костюм и дорогой галстук. На пальце правой руки печатка с черным квадратным камнем. Белое кашне. Запах Франции. «Шанель», наверное. Не официант, короче.
Но что-то в облике вошедшего показалось Вячеславу Андреевичу знакомым. Где-то он видел его, но вспомнить даже при здоровой памяти вряд ли бы смог. А уж при отшибленной… Мало ли лиц промелькнуло за сорок шесть лет земного существования.
Человек, увидев, что Чернаков в сознании, прикрыл за собой дверь и присел на скамью.
– Здравствуй, Вячеслав Андреевич.
– Добрый вечер.
Чернаков не собирался впиваться в горло господина зубами, не грубить и не грозить возмездием за ушибленную голову, хотя имел на это полное моральное право.
– Не узнаешь?
– Рожа знакомая… Судимый, что ли? Фамилию назовешь, может, вспомню.
Или кликуху.
– Нет, не судимый. И кликухи у меня нет… Мы с тобой, коллеги, в некотором роде. Пенсионеры.
Чернаков повнимательней вгляделся в лицо собеседника. Нет, не вспомнить.
– Мент бывший?
– Более чем верно, старина. Подполковник милиции в отставке. Управление по борьбе с экономическими преступлениями. Но пересекались мы с тобой не по службе.
