– А где? Где она живет-то?
– Как бы тебе объяснить… там дом такой… Нет, давай лучше нарисую.
Вера выскочила из кухни и через минуту принеслась с листком.
– Вот это магазин, это дорога, здесь я павильон нарисовала, а вот тут ее дом и есть. Я тут даже саму Милочку изобразила. На всякий случай, если вдруг встретишь, так чтобы сразу узнала.
Сразу узнать Милу по рисунку было практически невозможно. И не сразу тоже. На листке была изображена тощая сосиска с громадной головой, в разные стороны от сосиски торчали четыре палки, надо полагать, руки и ноги. Зато пальцы на палках были выведены с большой любовью, даже маникюр Верочка не поленилась нарисовать.
– Вот, – с чувством хорошо исполненного долга выдохнула Вера и снова ухватилась за ложку. – И что ты думаешь?
Серафима уже подскочила, чтобы попрощаться, но, завидев хитрую физию новой знакомой, плюхнулась обратно.
– И что я думаю?
– Я ведь Толика перехватила! – гордо задергала бровями Верочка. – Он на остановку, а я к-а-ак выскочу! И наперерез! Он чуть в обморок не отправился. Ну я и давай, по всей строгости, допрос с пристрастием вести. Говорю: «Что это вы, дорогой сосед, себе позволяете? На каком же основании жене изменяете? Вы же еще и со мной отношения имеете! А ну как я с Алисой своими наблюдениями поделюсь?» В общем, припугнула. А он такой сразу огорченный сделался, горемычный… Посмотрел на меня, будто я у него милостыню отобрала, и говорит: «Верочка, ты не поверишь, такой непорядочной сволочью себя чувствую! Вот знаю, что не женюсь на девчонке, а зачем ей мозги кручу, сам не догадываюсь. Ты не знаешь?» Я на всякий случай мозгами пораскинула, но тоже ничего сказать не смогла – и черт его знает, зачем? А он мне: «Вот видишь, и ты не знаешь. Прямо измучился я весь. Может, мне бросить Милку-то, как считаешь?» И знаешь… Как тебя, говоришь? Сима? И знаешь, Сима, мы вот потом все шли до дома и думали: может, и правда, бросить? Ну на фига она ему, такая страшная? У него такая-то и дома есть. И я опять же, пусть не такая юная да глупая, зато всегда под боком. Правда же? А потом он так вытащил из кармана сто рублей, сунул мне и проговорил: «На тебе, Верочка, за молчание, а я глубоко задумаюсь!» И не соврал!
Серафима насторожилась:
– Бросил, что ли?
– Задумался! А потом, мне кажется, он ее и бросить захотел… Ну, чего ты не веришь-то? Говорю же тебе – сама видела! – Вера поерзала на стуле, а потом начала с новым порывом: – Я, значит, дня через три стала замечать: чего-то наши встречи у ящиков стали реже с Анатолием происходить, все больше с какими другими мужиками случались. Ну, и затревожилась я – не занемог ли? Нет, вижу, мусор выносит, на работу бегает… Значит, здоров. Тогда я еще подумала. И догадалась – не может он разорваться между тремя! Раньше, когда я да Алиска у него были, его на нас хватало, а теперь, когда еще и Мила эта вклинилась, мужик просто все силы порастерял. Ведь точно – это ж ни в какие ворота!
