- Да, - ответил я и она захлопнула дверь.
Я молча сел, она села напротив меня. Поезд остановился почему-то посреди какойто степи. И образовалась полная тишина, прерываемая лишь нашим дыханием, стуком сердец и гудением органа из забытого плеера.
Мы сидели друг напротив друга и не знали, что сказать. Что могут сказать друг другу два совершенно незнакомых человека, у каждого из которых по миллиарду лет за спиной.
Мы молча сидели и думали. Каждый о своем, но в глазах напротив мы видели те же мысли.
Мы вспоминали, вспоминали людей, парней, девушек, женщин, мальчиков, девочек, мужчин, которые любили нас в последние тысячи лет и которым мы не могли ответить взаимностью, ибо понимали, что "любовь до гроба" для нас пустые слова, что на любовь мы можем ответить лишь сочувствием. Лишь сочувствием, ибо понимали, что рано или поздно один из любящих умрет. Мы искали вечной любви. И в глазах напротив я нашел ее. И она - тоже.
- Можно в тебя влюбиться? - спросила она.
- Можно, - ответил я и наши губы слились в поцелуе.
***
Я сидел, курил и невидящим взглядом невольно плакавших глаз смотрел на верещавший по-французски телевизор.
Только что передали, что Сонни Андерсон - та самая Сонни Андерсон, перерожденная, которую я позавчера встретил в поезде, мчавшем нас сюда, на юг Франции, погибла в автокатастрофе. Хотя автокатастрофа - это, пожалуй, слишком громко сказано, ее просто сбила машина, когда она вышла из отеля, где мы остановились.
Она умерла в машине скорой.
Самая глупая, пожалуй, смерть.
В дверь постучали. Я потушил сигарету и пошел открывать.
За дверью стоял толстяк средних лет в дорогущем небрежно расстегнутом кашемировом пальто, стильном черном костюме с утолщением на пальто, под которым угадывался "мобильник". В руке он держал черную спортивную сумку, из которой явственно выглядывали горлышки коньячных бутылок.
Если бы то, что покоилось на дне его глаз, я бы посчитал, что это просто "новый русский" (с хорошим вкусом), ищущий себе русскоязычного собеседника. Hо по глазам чувствовалось, что он - перерожденный.
Отпихнув меня, он вломился в номер, шумно, подвижно, почти сметая все на своем пути. Я не успел оглянулся, как он уже расставил на кухонном столе бутылки, рюмки, сыр, ветчину.
- Слушай, возрожденный, - не переставая возиться, он обратился ко мне, когда я вошел на кухню, - ты чего такой грустный? Кстати, меня зовут Максом, так что ты не стесняйся.
Я был потрясен - я думал, что он знает.
